Дневник вестфальца, 1812 год

Они называли его черным Мубара. Все дело было в черном псе, который сопровождал его постоянно. Но это касалось и черного футляра его кларнета, и иссиня-черных вьющихся волос, спадавших до самых его плеч. Когда он складывал свои губы в трубочку, то пес начинал кружиться волчком, танцевал на задних лапах, издавал звуки, которые в зависимости от времени суток можно было соотносить с радостью или печалью. Этот дар его пса давал возможность черному Мубара наведываться на самые отдаленные хутора, где люди были рады любому развлечению. Он усаживался на деревянную колоду, на край колодца или на приступок у входа в конюшню и играл весь солнечный день напролет, в то время, как его пес пускался в пляс. Считалось, что Мубара говорит на таком языке, который вообще невозможно понять. Он убежал от одного из арабских караванов, переплыл Босфор и пешком добрался до Мазур. Как бы то ни было, но играл он настолько хорошо, что брал за душу, и люди распахивали окна и двери, слушая его песни и наблюдая, как танцует его пес. Обоих хорошо потчевали и еще давали еду в дорогу, так что они с удовольствием возвращались сюда вновь. В мирное время летом Мубара проходил через Подванген раз в месяц, зимою это случалось реже. Матушка Берта вспомнила, как однажды угостила его от души у себя на кухне и спросила, где находится его дом. Он назвал деревню Эрдманнен в Йоханнесбургской пустоши, где обосновались цыгане. Но едва лишь началась война, как тут же смолкли звуки кларнета, черный пес больше не танцевал, а сам Мубара вообще исчез из поля зрения. В деревне судачили, что, может быть, его взяли в солдаты вместе с псом, ведь в армии тоже нужно было иметь что-нибудь для развлечений. Но, возможно, он просто нашел для своей музыки более миролюбивую окрестность.

Когда зиме пришел конец, матушка стала все чаще задумываться о свадьбе. Вот тут-то ей и вспомнился черный Мубара. Она велела Дорхен составить письмо для музыканта-кларнетиста из деревни Эрдманнен, в котором попросила его прибыть к Розенам вместе с псом и со своим музыкальным инструментом, разумеется, в качестве сюрприза, чтобы поприветствовать жениха и невесту музыкой после церковного благословения. Это бы совсем не повредило.

Ответ пришел через неделю. В нем говорилось, что в Эрдманнене нет больше цыган, и тем более нет музыканта-кларнетиста. Об этом написал в Подванген один из чиновников с неразборчивой фамилией.

На Пасху и Троицу мы оказались в Великих Луках. Пасха для русских, по всей видимости, является самым святым праздником. Ее торжественно отмечали в течение восьми дней напролет, наполняя всевозможными самобытными играми и развлечениями. Троица, напротив, для них далеко не так уж важна. По крайней мере, я не заметил, чтобы она отмечалась с такой же всеобщей радостью и была полна развлечений.

Дневник вестфальца, 1813 год

Свою первую Пасху в России они праздновали в селе Белгорово. Годевинд подстрелил первого пасхального зайца, так что в пасхальное воскресенье было приготовлено заячье жаркое из расчета один заяц на целую роту.

Роберт Розен посетил сельскую церковь, которая выглядела таковой лишь снаружи. Внутри перед алтарем громоздились мешки с солью, в ризнице были навалены на три метра в высоту колхозные минеральные удобрения. Не было никакого органа, на цепи под башней висел, ржавея, колокол. Удивительно, что он вообще здесь еще был. Церковные лавки сожгли во время суровой зимы.

Роберт Розен быстро покинул это богохульное место, чтобы отправиться на пасхальную прогулку в храм природы, который пока еще не полностью очистился от снега. Он вспомнил утро пасхального дня в Подвангене, когда жертвенный баран скакал вприпрыжку в лучах восходящего солнца, а верующий люд зачерпывал воду из родника, освещенного утренними солнечными лучами. Все это происходило в молчании до тех пор, пока солнце целиком не появлялось на горизонте. В свой дневник он записал следующее:

Я слышал шуршание зябликов в кустарнике. Все время вспоминался родной дом. Там сейчас боронят поля и сеют яровые хлеба. Здесь земля все еще проморожена, в России все происходит с опозданием.

Вчера наш шеф уехал на переподготовку в Германию. Мы подозреваем, что он таким образом просто устроил себе пасхальный отпуск, назвав его учебой. Я бы охотно поехал с ним. Как долго нам еще придется прозябать в этой проклятой России? Скоро год, как мы здесь пребываем в ужасных условиях, и конца этому не видно.

После обеда они построились для получения обмундирования. Старая одежда вместе со вшами была засунута в мешки и отослана в западном направлении. Таким способом фронтовики помогали родине сбором вещей, отслуживших свой срок. Вальтер Пуш сообщил своей Ильзе следующее:

На Пасху мы получили новое обмундирование. В нем мы выглядим по-настоящему обаятельными, чтобы жены и любимые девушки не оттолкнули нас, когда мы приедем в отпуск. Они будут очарованы и придут в восторг от нашей красоты. Когда вермахт возвратится домой, то немецкие женщины едва ли смогут устоять перед таким напором любви. Слишком много ее в нас собралось. Поэтому наш девиз таков: накапливать силы и быть в готовности найти им применение.

Как раз сейчас по радио передают, что у вас урезаны карточные нормы на хлеб, жиры и мясо. Ну, что ж, по крайней мере, теперь вы не будете задирать нос.

Вечером в полевом кинотеатре они смотрели фильм «Большой король» с Отто Гебюром в главной роли. Там показывали битву под Лейтеном[46]и звучал хорал «Отныне все благодарны Богу». Так что хоть что-то христианское прозвучало во время их пасхального праздника. Но само кровопролитное сражение под Лейтеном с множеством убитых солдат не вызвало веселых чувств.

Роберт Розен записал в дневник:

Удастся ли нам пережить следующую Пасху? Все чаще бойцы в разговорах упоминают слово «смерть». Но я не хочу примириться с мыслью, что меня похоронят в России. Мне всего лишь двадцать два года, моя жизнь только началась. И во имя чего нужно умирать?

Они ничего не знали о директиве фюрера № 41, которая была оглашена в пасхальное воскресенье: «Все силы сконцентрировать на южном участке Восточного фронта. На севере и в центре вести исключительно сдерживающие бои. Вермахт начинает свое наступление на Сталинград».

Затем наступила русская Пасха. Бои, которые зимой проходили с переменным успехом, привели к тому, что основная линия боевых действий пролегла, в конце концов, по краю села Белгорово. Церковь, расположенная на пригорке, находилась в руках немцев, за нею на расстоянии километра по другую сторону реки, все еще скованной льдом, расположился враг. Один из снарядов проделал дыру в церковной колокольне, теперь на ней сидел наблюдатель и рассматривал в бинокль другую сторону.

Мороз освободил землю из своих объятий, перед церковью распустились подснежники и цветы ветреницы. Лишь в канавах кое-где еще лежал старый грязный снег.