– А если они не примут боя? – еле слышно проговорил Энзимо ди Полларе.

– Примут, – твердо ответил кондотьер дель Граттио. – Во-первых, они уверены в себе…

– И кулаки чешутся, – добавил генерал делла Нутто.

– Согласен, – кивнул кондотьер. – Но еще для их генерала важно, если он, конечно, не полный придурок, сломать хребет табальскому сопротивлению одним махом, не распыляя силы. Зачем гоняться за непокорными дворянами по всей стране, выколупывая их по одному из замков? Зачем штурмовать город за городом? Ведь вот они мы – как на ладошке. Приходи и бери.

– Потому наш генерал и поставил все на сегодняшнее сражение. – Полковник дель Косто понизил голос, но Антоло все равно его услышал. – Как говорится, на коне или на свинье…

Дель Граттио зашипел на него, как рассерженный кот. Полковник испуганно замолчал.

Бывший студент медленно повернулся к штабу.

– Я не только поставил на сегодняшнее сражение, – сказал он, внимательно глядя на соратников. – Я еще загадал желание. Победим, пойду на Аксамалу и установлю знамя Империи на том месте, где прежде был дворец императора. Даже если пойду один. Не победим, значит, останусь здесь. Жить будет незачем.

Воцарилась тишина.

Только ветер свистел в ушах да всхрапывали кони под холмом.

Первым молчание нарушил кондотьер:

– Вы пойдете не один, мой генерал. Если что, отправимся в Аксамалу вдвоем.

– Втроем пойдем, господа! – решительно вмешался дель Косто. – Всю жизнь мечтал пройтись по Банковой до Прорезной. Говорят, там бордели… – Он причмокнул, подкатил глаза.

– Особенно «Роза Аксамалы», на углу Прорезной и Портовой, – кивнул Антоло. – Обязательно заглянем, господа.

– А о нас вы уже забыли? – старческим голосом проскрипел делла Нутто. – Так вот! Считайте, что мы с его светлостью с вами напросились. Что скажете, молодежь?

– Да что говорить? – усмехнулся дель Граттио. – Драться надо.

– И мы будем драться, – согласился бывший студент, поглаживая для успокоения рукоять шестопера. – Барнцы – ребята бравые. Но чтобы нас одолеть, здорово поднатужиться надо. Вот я и думаю, как бы с ними чего не вышло… Неприличного.

Громкий хохот командиров передался вестовым, долетел даже до двух рот резерва. Солдаты оглядывались и тоже начинали улыбаться, хоть и не понимали, в чем дело. Но раз начальство смеется, значит, все не так уж плохо.

Барнцы не долго простояли, разглядывая странные сооружения на холмах. Может быть, их генерал имел лишь смутное представление о фортификации и выгодах, которые она может принести обороняющемуся войску? Зато он видел вдалеке выстроившиеся ряды табальского войска и был уверен в своем численном превосходстве.

Пехота отдохнула немного после перехода. Разъезды погарцевали на виду у защитников редутов. Очевидно, Энлиль доль Гобарро за это время продумал в общих чертах план грядущего сражения. Он двинул войско не шеренгами, а колоннами – вообще-то, новинка в военном деле Сасандры, закостеневшем в использовании линейного построения. Обычно колонны применялись лишь при штурме крепостей. Они и понятно – подтаскивать фашины и лестницы так проще. А в полевых сражениях по-прежнему властвовало построение в шеренгу. Вот и войско Антоло не избежало этой участи… А барнский генерал нашел неожиданное решение.

Пять колонн, закрываясь щитами, поползли между холмами. Как ни старался Антоло, но не смог разглядеть – равны ли они по силам или доль Гобарро задумал прорыв в каком-то одном месте.

Конница пока с места не трогалась. Собралась на левом фланге и выжидала.

Это тоже показалось необычным. Как справедливо заметил генерал делла Нутто, латники всегда стремились в бой первыми. Разогнать коней и ударить в цепь вражеских щитоносцев, бросить поводья и рубить направо и налево, сжимая рукоять меча двумя руками… Это ли не счастье? И тут уж исход дела часто решала стойкость пехоты. Устоит, не разомкнет щиты, не побегут солдаты, бросая оружие, – считай, половина победы в кармане. Лошадь не дура, на копейное жало сама не полезет. Ну, положим, кое-кто и сумеет разогнать коня так, что тот не сумеет остановиться, а остальные отпрянут, встанут на дыбы, сбрасывая седоков. И тогда, если пехотинцы ударят дружно и слитно, весь строй, как один человек, и вторая половинка победы прибавится к первой. Но доль Гобарро сумел удержать порыв конницы, оставил ее в резерве и теперь наверняка использует для создания переломного момента в сражении. Ладно, поглядим… Свои латники имеются.

Стрелки в редутах молчали, не выдавая своего присутствия, когда барнцы приблизились на двести шагов.

На сто… На пятьдесят…

Головы колонн втянулись в распадки между холмов. Проползли вперед…

Вскочившего на бруствер человека, отчаянно размахивающего пикой с узким ярко-алым флажком, заметили все. И свои, и чужие. Трудно сказать, сообразили последние, что к чему, или нет? Но табальцы поняли условный знак как положено. Со дна окопов поднялись стрелки и ударили изо всего имеющегося в наличии оружия в бока колонн. Никаких залпов, призванных показать слаженность стрелков и устрашить врага. Они били прицельно. Каждый выискивал брешь в сдвинутых щитах, ловил на прицел лица, не защищенные шлемами, руки и ноги.

Граненые болты и стрелы с бронебойными наконечниками часто находили слабину в барнском строю, но все же остановить вражеские силы не могли. Только вторая колонна слева, понесшая, очевидно, наибольшие потери, а может, просто оказавшаяся более слабой духом, заколебалась, приостановилась, а после попятилась. Четыре же остальные, закрываясь щитами наподобие черепахи, упрямо ползли вперед. Да, они оставляли за собой раненых и убитых. Да, строй то и дело смыкался, закрывая брешь на месте выбывшего воина, но они шли. Шли, не обращая внимания на обстрел. Редкие ответные болты, посылаемые из глубины строя, – не в счет.

Антоло знаком подозвал вестового:

– Пехоте – вперед!

Всадник умчался.

– Не рановато ли? – подергал себя за бороду полковник дель Косто.

– В самый раз, – не давая Антоло раскрыть рта для ответа, вмешался кондотьер. – Не дать им перестроиться…

Длинная лента табальской пехоты дрогнула и пришла в движение.

Щитоносцы и пикинеры вначале медленно, но постепенно набирая разгон, зашагали по склону вниз, сокращая расстояние до противника.

Пронзительно завыл рожок. Ему ответили еще три или четыре, и войско перешло на бег.

«Как горная лавина», – подумал молодой человек, уже предугадывая, что сейчас будет. Этот маневр они отрабатывали в учебном лагере очень часто. Сержант Дыкал, помнится, любил говорить: тяжело в учении, легко в бою. По мнению Антоло, пословица не более чем досужая выдумка. В бою не бывает легко. Просто ярость схватки, запах крови, страх, сменяющийся хладнокровной ясностью рассудка, позволяют бегать, прыгать, рубить мечом, вертеть тяжеленный щит, как пушинку, не чувствовать боли ран. Отсюда и видимая легкость, обманчивая пустячность тяжелого воинского труда.