В главе 17 «Моего года» Клетус говорит Натану: «Иногда я не знаю, что пишу, пока не допишу. Иногда я не знаю, о чем думаю, пока не прочитаю написанное. А иногда я не знаю, куда иду, пока там не окажусь».

Подарок мистера Элама напугал меня, но до сих пор не представлял масштаба бедствия.

Я размещаю ноутбук строго параллельно настольной лампе. На другом конце стола идеальными стопками лежат мои аккуратно отпечатанные черновики. Моя работа, моя кровать, мое кресло, моя комната и мое тело в ней – все на правильных местах. Но нет того покоя, который я обычно обретаю благодаря привычному порядку.

Я думаю о человеке, который не держит ничьих фотографий у себя дома, игнорирует приветливую хозяйку гостиницы, отталкивает нового знакомого, когда тот подошел слишком близко; о человеке, чье общество составляют старые бейсбольные карточки, пепел кота и бурбон; о человеке, чей девиз теперь гласит: «Когда придет мой срок, тогда и придет»; о человеке, который стремительно приближается к годовщине того дня, когда он все потерял, и раздает свои самые ценные сувениры. И еще я думаю о безымянной могиле.

Жужжит телефон. И снова жужжит, прежде чем я успеваю вынуть его из кармана. Потом опять, пока я открываю сообщения, и наконец еще раз, уже когда я их читаю.

Алан: Билет с автографом Али КАК У ТЕБЯ продается на ибэе за $ 2200

Алан: АВТ М ДЖ ИДЕТ ПО $ 800–1200

Алан: ТЫ В ШОКОЛАДЕ

Алан: стопудово проверь ту бейсбольную карточку, спорим, она тоже стоит кучу денег

Я бросаю телефон на стол, гуглю номер гостиницы и, когда трубку берет сама Амброзия, рассказываю ей, чт[о] было в конверте и как я беспокоюсь за мистера Элама.

– Он сейчас отдыхает, – говорит Амброзия, – просил его не беспокоить.

Я обещаю ей, что попробую еще раз, отключаюсь и смотрю на экран – и тут мне приходит в голову одна мысль. Я встаю, вытаскиваю корзину для белья и шарю в карманах, пока не нахожу то, что искал: помятую бумажку, которую Сара дала мне вчера вечером.

Сначала я думаю позвонить ей, но тема слишком деликатная. «Слушай, насчет твоего отца…» Нет, тут нужна личная встреча.

Следующие три минуты я сочиняю сообщение и в конце концов останавливаюсь на: «Привет, это Ной» с точкой в конце. Думаю, точка имеет решающее значение. Она говорит: я не зануда, но достаточно тебя уважаю, чтобы соблюдать пунктуацию.

Через несколько секунд после отправки я получаю пугающую эсэмэску: «…»

…

…

Целую вечность одни точки.

Наконец ответ:

Сара: Ной, Ной, Ной.

Я невольно улыбаюсь. Сара тоже поставила точку.

Сара снимает пальто (облепленное льдинками) и бросает на пол.

– Ты что, шла пешком? – Я борюсь с желанием подобрать пальто и аккуратно повесить на вешалку.

– Ага, – отвечает она. – Я люблю снег.

– Ты любишь снег?

– Обожаю снег. Моя любовь к снегу глубока и светла. – Ее взгляд падает на голый матрас. – В прачечную собрался?

– Типа того.

Сара плюхается на кровать, а я сижу у стола и стараюсь не давать волю воображению.

– Знаешь такие фильмы, где парень появляется на крыльце у девушки и совершает какой-нибудь романтический жест? – спрашивает она.

– Конечно знаю. Например, «Скажи что-нибудь».

– Да, хороший. Но я вспомнила «Реальную любовь», там есть идиотская сцена, где чувак появляется у героини под дверью с огромными карточками, на которых написано признание в любви.

– Почему идиотская?

– Ну, во-первых, девушка, которую он пытается охмурить, замужем за его лучшим другом. Кроме того – катастрофическая сюжетная натяжка, – откуда ему знать, что именно она откроет дверь? А вдруг открыл бы его друг?

– Верно подмечено.

Сара кивает.

– Но суть в том – только не смейся, – что я могла бы простить любые натяжки, если бы в кадре шел снег.

– Ого!

– Как мне видится, если парень приходит с записками и бумбоксом, у него попросту куча свободного времени. Но если он появляется в снегопад, то это или судьба, или волшебство.

– Или очень продвинутая метеорология.

– Именно, – говорит Сара. – Как ни крути, дико сексуально.

У всех девушек, с которыми я общался, рано или поздно наступал момент, когда они оценивали обстановку комнаты, отражающую мою личность. Чистота и порядок, белые и пастельные цвета, прямые углы, под которыми расположены все предметы: я знаю, что это необычно. Ну и пусть, а мне нравится.

Хотя остальным нравится не всегда.

Сейчас взгляд Сары путешествует по прямым углам и мягким цветам.

– Твою комнату будто Уэс Андерсон режиссировал, – замечает она.

– Сочту за комплимент.

– Ручаюсь, он тоже зануда.

– Тоже?

– Ной! Чувак! Ты клинический зануда.

– Я предпочитаю определение «с милыми странностями».

У нее в сумке звякает телефон, но Сара не обращает на него внимания:

– Судя по твоему сообщению, тебе нужен мой совет…

Я на ходу перестраиваю планы. Сара мне нравится, но я недостаточно хорошо ее знаю, чтобы предсказать ее реакцию, а суть в том, что я очень хочу узнать Сару получше, и в ближайшие несколько минут станет ясно, есть у меня шанс или нет.

Я начинаю с мистера Элама и наших прогулок, потом рассказываю о беседе, которая состоялась у нас в начале недели, затем о нашей с Аланом сегодняшней встрече с Амброзией и, наконец, перехожу к содержимому желтого конверта:

– Он отдал мне вещи, которые очень важны для него, ну или были важны, без разницы. Кроме того, приближается годовщина, а Амброзия говорит, что в День благодарения ему не за что быть благодарным.

– Так.

– Поставь себя на его место, Сара. Единственное, что хоть чуть-чуть напоминает дружеские отношения, – урна с пеплом его кота. И я вот тут подумал, а вдруг…

– Ты про моего отца?

Пауза.

– Слушай, прости. Не стоило заводить этот разговор…

– Ничего. Он никогда особенно… У папы не было никаких тревожных признаков. И он не раздаривал памятные вещи, насколько я знаю. Он просто всегда был… печальным. Сколько его помню, он постоянно грустил. Такое случается.