– Кэссиди, тише, девочка.

Голос Коула звучал удивительно спокойно на фоне моего истерического кряхтения и попыток отползти в сторону, чтобы не попасть под раздачу. Он ловко перехватил поводья Кэсс и, удерживая ее на месте, успокоил одним касанием, прижав ладонь к месту между ушами.

– Спокойно, – снова и снова повторял он вкрадчивым голосом, пока я вставала и отряхивалась. – Вот так… Это проволока, сейчас сниму.

– Ты вроде говорил, что Кэсс покладистая лошадь! – напомнила я, слишком разозленная и напуганная, чтобы обойтись без упреков.

Коул виновато потупился, обходя Кэсс по кругу и развязывая что-то, блестящее на ее шее.

– Да, спокойная, но только когда ее ничего не душит.

– Что? – не поняла я, переводя дыхание. Сердце билось так сильно, что ныли ребра.

Лошадь облегченно фыркнула, когда Коул стянул с нее мотки проволоки, на которой висели сухие листья и треугольные подвески из латуни. Я недоуменно заморгала, силясь понять, что это вообще такое, но ответом мне стал мелодичный перезвон, раздавшийся с ветвей соседнего клена.

– Эй-эй, угомонись! – Коул бросил проволоку на землю и похлопал вновь занервничавшую Кэсс по шее. – Это всего лишь ветер.

Объясняя очевидное не только лошади, но и мне, Коул отошел, чтобы отодвинуть листву и открыть музыкальную подвеску из металлических колб и минералов. Она задрожала от порыва воздуха и зашлась высоким перезвоном.

– Гидеон называл их ловцами ветра. Он их по всему лесу развесил, чтобы не заблудиться. В одном из таких Кэссиди случайно и запуталась. Должно быть, вчерашним ураганом сломало ветку… Обычно Гидеон не вешает ловцы прямо на дороге. Это указатели. Видишь? – Он ткнул пальцем в золотую стрелу, крутящуюся на леске, но неизменно возвращающуюся острым концом в ту сторону, откуда мы пришли.

«Это ветер…»

Я будто встала под тот самый водопад, до которого мы так и не дошли: меня захлестнуло волной озарения, бодрящего и пронзающего. Тело покрылось гусиной кожей, пока я металась между деревьями, складывая мозаику.

– Одри, ты чего?

– Это ветер! – закричала я, сгоряча сорвав с ветки музыкальную подвеску. – Вот ответ на загадку Ферн! Здесь есть еще такие штуки? – В моих руках ловец больше не качался и не звенел – лишь сверкал на солнце и мерцал, как елочная игрушка.

– Да они по всему лесу…

– Покажи.

Все еще озадаченный, он взял поводья лошадей и повел нас к началу тропы, что начиналась за водопадом. Она шла параллельно той, которой мы пришли, и была в два раза уже. Заросшая высокой травой и бурьяном, тропа явно давно забыла о человеческой поступи.

– Это дорога Гидеона, – пояснил Коул. – А та дорога, по которой шли мы, – моя.

– Вы что, даже лес умудрились разделить пополам, чтобы не встречаться во время прогулок?

Коул сконфузился и нерешительно покачал головой, а потом так же нерешительно кивнул. Цокнув языком, я повесила ловца ветра себе на шею и обхватила руками морду Кэссиди, притянув к себе. Взгляд глаза в глаза – ее янтарная радужка отразила солнце, и зрачки сузились, внимая моему призыву, идущему откуда-то изнутри. «Ничего не бойся. Я просто хочу, чтобы ты меня слушалась, – произнесла я одними губами. – Иди туда, куда нужно».

Кэссиди ударила копытом о землю и незамедлительно склонила голову, позволяя мне взобраться в седло.

– Ну!

Мне даже не потребовалось пускать в ход стремена или поводья, чтобы Кэсси поскакала по тропе Гидеона. Коул едва поспевал за нами, на ходу вскочив на Меркурио и перейдя на галоп. Удержаться на скачущей лошади оказалось непросто, но мое тело словно срослось с ней, подстраиваясь под каждое ее движение и изгиб рельефных мышц. Я чувствовала зверя, которым отчасти была сама, а она чувствовала меня.

Вся дорога действительно была увешена музыкальными подвесками: я следовала за мелодичным пением железа, колокольчиков и кристаллов. Трава щекотала лодыжки, и мы прорывались через лес, следуя от одного ловца к другому, пока вдруг не сошли с тропы.

– Здесь ловца быть не должно, – сказал Коул, притормозив у сваленного дерева, на сучке которого висел маленький поющий талисман. Стрелка указывала прямо в сердце леса, откуда текла симфония, зовущая нас. – Он показывает в другую сторону от фермы… Его повесил не Гидеон.

– Ферн, – поняла я, слегка оттянув поводья. Вскоре заросли стали гуще, а небо над головой, закрытое верхушками кленов, темнее. – Нам точно сюда.

Мы проехали верхом еще полмили, прежде чем лес сделался слишком густым и запутанным, и пришлось спешиться. Ведя Кэсс за собой, я прошла мимо одного ловца ветра, затем второго, а после, ведомая их музыкой, вышла на открытую поляну.

Там висел последний ловец – окровавленное собачье сердце в паутине из красных нитей с амулетами из серебра.

– Он не забрал Бакса с собой, – сглотнул Коул, стоя напротив высокого ясеня, в корнях которого разлагалась черно-серая туша бездыханного пса с остекленевшими глазами. – Он принес его в жертву.

– Здесь они провели обряд посвящения, – прошептала я, осматривая центр поляны и замечая обрывки вещей, забытых на пепелище. – Здесь Гидеон стал атташе Ферн.

Ритуальный клинок атам, догоревшие факелы, бутылка из-под красного вина, клубки пряжи… И «вещь, самая близкая твоему сердцу, на которое отныне лишь ведьма имеет право».

А еще пожелтевший от жара костра пергамент, кощунственно приколоченный гвоздем к древесной коре прямо над несчастной собачьей тушей.

– Что-то не так, – сказала я, сняв листок с уцелевшей частью текста. – Это другое заклинание. Концовку изменили.

«Я привнесла в его клятву пару авторских штрихов».

Коул превозмог себя и, стараясь не опускать глаза на разлагающийся труп лучшего друга Гидеона, смердящий гнилью, подошел поближе.

– Ветер последует к устам твоим, когда станет нечем дышать. И солнце последует за тенью твоей, когда перестанешь видеть. И пламя последует впереди тебя, когда враги захотят навредить. Я же есть и ветер, и солнце, и пламя – я тоже последую за тобой. И звезды будут там, где ты будешь. И я буду как эти звезды. Мой свет – моя охота. Моя охота – охота на врагов твоих, – прошептал он, даже не глядя в текст, прекрасно помня эти слова наизусть.

– Покуда горит твоя звезда, горит и моя, – продолжила я, развернув к нему листок. – Погаснет твоя звезда – погаснет моя. Неразрывно, связано, вечно.

– Хм, – нахмурился Коул. – Концовка и впрямь другая.

Чувство опасности, выворачивающее душу наизнанку и не утихающее с той самой ночи, как в Шамплейн заявилась Ферн, проявилось с новой силой и наконец нашло свое объяснение.

– Вот почему ему пришлось убить Бакса… Нужна была жертва посерьезнее. Это значит, что жизнь Гидеона теперь зависит от жизни Ферн, – выдавила я, оседая под свинцовой тяжестью этого осознания. – Умрет она – умрет и он.