341 Полагаю, теперь я должен дать подробные примеры специфической активности анимуса и анимы. К сожалению, этот материал настолько обширен и требует столь многочисленных разъяснений символов, что я не могу включить подобное изложение в настоящий очерк. Однако я опубликовал некоторые из этих примеров со всеми их символическими ассоциациями в отдельной работе[154], к которой и вынужден отослать читателя. В этой книге я ничего не говорил об анимусе, ибо в то время эта функция была мне еще неизвестна. Тем не менее, если я советую пациентке связать воедино ее бессознательные содержания, она неизменно продуцирует один и тот же тип фантазии. Мужская фигура героя, которая появляется почти всегда, есть анимус, а череда фантазийных переживаний демонстрирует постепенную трансформацию и растворение автономного комплекса.

342 Данная трансформация и есть цель анализа бессознательного. Если трансформации не происходит, это означает, что определяющее влияние бессознательного не ослабевает и что в некоторых случаях оно будет по-прежнему способствовать сохранению невротических симптомов, несмотря на весь наш анализ и все наше понимание. В противном случае возникнет компульсивный перенос, что так же плохо, как и невроз. Очевидно, что в таких случаях никакие внушения, добрая воля и чисто редуктивное понимание не помогут сломить власть бессознательного. Это не значит – и я хотел бы обратить особое внимание на этот момент, – что все психотерапевтические методы в общем и целом бесполезны. Я просто хочу подчеркнуть тот факт, что есть немало случаев, когда врач должен решиться на фундаментальную работу с бессознательным, прийти к истинному примирению с ним. Это, конечно, очень сильно отличается от интерпретации. В последнем случае считается само собой разумеющимся, что врач все знает заранее, а потому способен интерпретировать. Но в случае истинного примирения это не вопрос интерпретации: это вопрос высвобождения бессознательных процессов и позволения им войти в сознательный разум в форме фантазий. Мы можем попробовать свои силы в интерпретации этих фантазий, если захотим. Во многих случаях для пациента крайне важно получить некоторое представление о значении продуцируемых им фантазий. Однако жизненно важно, чтобы он испытал их в полной мере и, поскольку интеллектуальное понимание относится ко всей совокупности опыта, понял их. И все же я бы не стал отдавать приоритет пониманию. Естественно, врач должен быть в состоянии помочь пациенту понять его фантазии, но, поскольку он не поймет (да и не может понять) всего, доктору следует остерегаться «умных» интерпретаций. Важно не интерпретировать и понять фантазии, а в первую очередь пережить их. Альфред Кубин очень хорошо описал бессознательное в своей книге «Die andere Seite»; он описал то, что он, как художник, пережил в бессознательном. Это художественный опыт, который, в более глубоком смысле человеческих переживаний, является неполным. Я бы рекомендовал внимательно прочесть эту книгу всем, кто интересуется подобными вопросами. Тогда он обнаружит неполноту, о которой я говорю: видение переживается художественно, а не человечески. Под «человеческим» переживанием я подразумеваю, что личность автора должна быть не только пассивно включена в видение, но и сознательно, активно и реактивно взаимодействовать с его фигурами. Эту же критику я бы адресовал и автору фантазий, о которых говорится в упомянутой выше книге; она тоже безучастно наблюдает фантазии, формирующиеся из бессознательного, воспринимая или, в лучшем случае, пассивно переживая их. Истинное же примирение с бессознательным требует решительного противопоставления им сознательной точки зрения.

343 Я постараюсь объяснить, что я имею в виду на примере. У одного из моих пациентов была следующая фантазия: он видит, как его невеста бежит по дороге к реке. Зима, и река замерзла. Она выбегает на лед, и он следует за ней. Внезапно лед ломается, появляется темная трещина, и он боится, что она прыгнет в нее. Именно это и происходит: невеста прыгает в трещину, и он грустно смотрит на нее.

344 Данный фрагмент, хоть и вырванный из контекста, ясно показывает установку сознательного разума: он воспринимает и пассивно терпит, образ фантазии просто виден и ощущается, он как бы двумерный, ибо пациент недостаточно вовлечен в него. Посему фантазия остается плоским образом, возможно конкретным и волнующим, но нереальным, как сновидение. Эта нереальность проистекает из того факта, что сам фантазирующий не играет в своей фантазии никакой активной роли. Если бы нечто подобное произошло на самом деле, он бы придумал какое-нибудь средство, дабы предотвратить гибель девушки. Он мог бы, например, догнать ее и физически удержать от прыжка в полынью. Если бы в реальности он действовал так же, как действовал в фантазии, он, очевидно, был бы парализован – либо от ужаса, либо от бессознательной мысли, что не возражает против ее самоубийства. Тот факт, что в фантазии пациент остается пассивен, выражает его установку по отношению к бессознательному в целом: он очарован и ошеломлен им. В реальности он страдает от всевозможных депрессивных идей и убеждений; он думает, что ни на что не годен, что у него есть некий безнадежный наследственный порок, что его мозг дегенерирует и т. д. Эти негативные чувства – самовнушения, которые он принимает без возражений. Интеллектуально он может понять их и признать ложными, но, тем не менее, чувства сохраняются. Они не могут быть оспорены интеллектом, ибо у них нет интеллектуальной или рациональной основы; они коренятся в бессознательной иррациональной фантазийной жизни, которая неуязвима перед сознательной критикой. В таких случаях бессознательному следует предоставить возможность продуцировать свои фантазии, и приведенный выше фрагмент – продукт именно такой бессознательной фантазийной деятельности. Поскольку это был случай психогенной депрессии, сама депрессия была вызвана фантазиями, существование которых пациент абсолютно не осознавал. При подлинной меланхолии, крайнем истощении, отравлении и т. д. ситуация будет обратной: у пациента возникают такие фантазии потому, что он находится в угнетенном состоянии. В случае психогенной депрессии, напротив, фантазии первичны, а угнетенное состояние вторично. Мой пациент был очень умным молодым человеком, который благодаря долгому анализу получил интеллектуальное представление относительно причины своего невроза. Однако интеллектуальное понимание не помогло ему избавиться от депрессии. В случаях такого рода врач должен воздержаться от бесполезных попыток погрузиться еще глубже в каузальность; ибо если не помогло более или менее исчерпывающее понимание, то не поможет и обнаружение еще одного звена каузальной связи. Бессознательное просто обрело непреодолимое превосходство; оно обладает силой притяжения, которая способна обесценить все сознательные содержания – иными словами, оно может вывести либидо из сознательного мира и тем самым вызвать «депрессию», abaissement du niveau mental (Жане). Но в результате этого мы должны, согласно закону сохранения энергии, ожидать аккумуляции ценности, т. е. либидо, в бессознательном.

345 Либидо может быть постигнуто лишь в определенной форме; то есть оно идентично образам фантазии. Все, что мы можем, – это высвободить его из-под контроля бессознательного путем анализа соответствующих образов фантазии. Вот почему в таких случаях мы даем бессознательному возможность вынести свои фантазии на поверхность. Именно так и был получен приведенный выше фрагмент. Это один из эпизодов длинной и очень сложной серии фантазий, соответствующих квоте энергии, которая была изъята из сознательного разума и его содержаний. Сознательный мир пациента стал холодным, пустым и серым; но его бессознательное активно, мощно и богато. Характерной особенностью бессознательной психики является то, что она самодостаточна и не ведает человеческих ограничений. Когда нечто попадает в бессознательное, оно сохраняется там, независимо от того, страдает сознательный разум или нет. Последний может голодать и замерзать, тогда как бессознательное цветет пышным цветом.