Ночью она никак не могла уснуть: представлялись то ковры, то цветы в горшках, но чаще всего кольца – катились по кругу, образуя ещё одно кольцо. Сто раз, кажется, перевернула подушку на другую сторону, потом проветрила комнату (зелёная штора тут же забеременела, выставив тугой живот), попила воды, съела полпачки печенья – бесполезно, сон не шёл.

Включила компьютер, залезла в файл с новым романом Боярышникова, но не могла сосредоточиться, не понимала сюжета, который худо-бедно в романе всё-таки был. В полном унынии открыла фейсбук – и увидела там Боярышникова: он, судя по всему, вообще никогда не спал. Сочиняет, поди, очередной шедевр, злобно подумала Стафеева, и Боярышников, как будто услышав её, тут же прислал сообщение:

«Не спится, госпожа редактор? Может, встретимся на каникулах, обсудим правки, если они будут, конечно?»

Если будут!

«Конечно встретимся, Андрей Валентинович. А скажите, у вас нет случайно знакомого, который разбирается в ювелирных украшениях?»

«У меня всё есть! Вам купить или продать?»

«Проконсультироваться».

«Вы же знаете, я всегда рад помочь. Сейчас скину контактик».

Прислал номер телефона и фамилию: Золотой.

«Это не фамилия, а прозвище, —

пояснил писатель. —

Зовут его Саша. Он работает в ломбарде у трёх вокзалов, объяснит, где искать».

Стафеева поблагодарила Боярышникова и обещала написать ему как можно скорее по поводу встречи. Потом вышла в прихожую и пнула пакет с вещами Марины Леонидовны, но он даже не упал.

На другой день Наташа вполне объяснимо спала почти до обеда. А проснувшись, впервые не почувствовала радости от своей пустой белой квартиры – той радости, которая сопровождала её здесь каждое утро.

На звонок Саша Золотой ответил сразу. Голос у него оказался бодрым и очень молодым.

– Да! Здрасьте! С новым счастьем! Помню такого, да. Привозите. Да хоть сегодня привозите, я всегда работаю. Я раб лампы!

Наташа достала из пакета шкатулку, а потом, подумав, всё-таки запихнула кольца и серёжки в кулёчек с надписью «Счастливого нового года!» – в нём изначально лежала подаренная кем-то с работы свечка в виде ёлки, давно упокоившаяся на дне мусорного контейнера. А вот пакетик Стафеева промыслительно сберегла – и вот, пожалуйста, сгодился.

Автобус пришёл быстро, на лицах пассажиров уже не было того глуповатого предвкушения счастья, которое посещает каждого из нас под Новый год. «Увидели свои подарки и всё поняли», – подумала Стафеева, нащупав в кармане пуховика кулёчек с кольцами. Вдавила его в ладонь.

Саша Золотой скрывался за бронированной дверью с глазком и домофоном – пришлось звонить и довольно долго ждать ответа. А когда толстенная сейфовая дверь открылась, Стафеева увидела перед собой жаркого восточного юношу с чуточку плывущими к вискам глазами. Если посмотреть внимательнее, можно заметить, что юноша он уже лет двадцать как, – но кто будет его внимательно разглядывать? Точно не Наташа.

– Заходи, показывай, – сказал Золотой.

Наташа дёрнулась, вспомнив присказку одного из своих давних ухажёров: «Раздевайся, ложись, закуривай».

– Кофе будешь? У меня растворительный, но очень хороший.

Золотой с удовольствием коверкал слова, шаркал при ходьбе ногами (был он почему-то в домашних шлёпанцах) и взял Наташин кулёчек с кольцами без всякого почтения.

– Точно не хочешь кофию?

– Ну давайте, то есть давай…

Через минуту она пила, обжигаясь, горькую чёрную бурду из страшной чашки, а Золотой сопел над кольцами Марины Леонидовны.

– Там ещё серёжки, – вякнула Стафеева. Она ещё утром решила, что если сможет продать украшения, то честно отдаст все деньги Титании – той вечно не хватало средств для ублажения ослиной головы. А почему она так упрямствовала, не желая брать «ничего из этого дома», Наташа поняла ещё ночью, во время затяжного бодрствования: Марина Леонидовна не любила Титанию, и та из суеверия считала, что эти вещи не принесут ей ничего кроме беды. Титания наделяет каждую вещь душой, думала Наташа, но это бред, никакой души у вещей нет – она и у нас-то не факт что имеется. И если так рассуждать, тогда и квартиру не нужно было принимать в дар: из этого дома не возьму, а сам дом – возьму, так, что ли? Но квартира-то не ей досталась, а сыну, спорила сама с собой бессонная Наташа. И не просто квартира, а московская – понимать надо.

А вот деньги, вырученные за украшения, будут просто деньгами; надо только подумать, как всучить их Титании.

Лилька подскажет! Она в таких делах больше разбирается.

На том Стафеева и уснула в ту ночь и видела во сне какую-то незнакомую женщину с очень строгим взглядом – это была, по всей видимости, Марина Леонидовна, сотканная Наташиным воображением из бессонницы и нервного перенапряжения.

– Шляпа, – сказал Золотой, бросив серёжки обратно в пакетик.

– В смысле? – Наташа не поняла, что значит «шляпа», а когда она не понимала значение какого-то слова, то впадала в панику.

– Ну, никакой ценности не имеет. Это не золото.

Он выдвинул ящик стола, достал оттуда полиэтиленовый пакет, битком набитый обручальными кольцами.

– Вот, бери.

– Не надо мне! – Наташа так напугалась, как будто Золотой внезапно предложил ей руку и сердце (и двести, навскидку, обручальных колец в придачу).

– Да не боись! Просто ощути, как золото лежит в руке. Оно совсем по-другому чувствуется. Вот, возьми теперь свою серёжку.

– Она не моя, – глупо сказала Наташа, но серёжку всё-таки взяла и взвесила её на ладони, как велел Саша. Действительно, разница. Обручалка лежала увесисто, значимо. Серёжка была невесомой и легкомысленной, как мечта о свободной жизни без всяких вещей.

– Так, теперь эти… – Золотой разложил перед собой перстни Марины Леонидовны. Витое с зелёным камнем забраковал сразу: – Это даже не серебро. Вот эти серебряные, но много ты за них не выручишь. Камни несерьёзные.

– А как отличить серебро? У вас же какие-то приборы должны быть для этого.

– Я сам себе прибор! – жарко хохотнул Саша. – Понюхай вот это колечко, – он протянул ей перстень с топазом, тот, полюбившийся.

Она понюхала.

– Чувствуешь кислинку?

– Вроде бы да. Чувствую.

– А теперь вот это понюхай.

Наташа покорно взяла витое колечко, и у него действительно был совсем другой запах.

– В общем, я не советую всё это продавать. Оставь себе как память.

– Какую ещё память?

Золотой взглянул удивлённо:

– Ну это же чьи-то! Работа неумелая, но с душой. И они любимые, видишь, их часто носили.

Сдирали с пальцев поспешно – когда приходишь домой уставшая и мечтаешь только о том, чтобы принять душ и упасть в постель. Надевали, подбирая к платью. Специально подносили к солнечному лучу, прокравшемуся в комнату, чтобы любоваться игрой света. Роняли и поднимали. Забывали и находили. Хотели подарить или передать кому-то по наследству – но кому? Сын умер, невестка – гадина, внуку такие точно ни к чему.