Только чатури метался на кровати Доркина и что-то тревожно бормотал, словно силясь проснуться, но оковы сна были неодолимы. Самого же Баламута до поры до времени не тревожило ничто. Он спал и снился самому себе малышом, беспечным и свободным от всех и всяческих тревог, сидел на коленях у своего отца – королевского шута, а тот смешил его, и Доркин улыбался во сне.

Сновидение переменилось внезапно. Только что он смотрел в веселое лицо отца, как вдруг очутился в весьма неприятном месте – глухой и темной пещере, из которой не было выхода, почему-то он знал это. Низкие своды ее и неровные каменные стены освещались единственным факелом, небрежно воткнутым в какую-то подставку, и света этого едва хватало, чтобы разглядеть выстроившиеся рядами вдоль стен темные смутные силуэты. Люди то были или всего лишь тени – трудно было сказать. Баламут не то стоял, не то висел в воздухе где-то под потолком, не ощущая своего тела и не зная, человек ли он сам или тоже всего лишь тень.

В центре пещеры, представлявшей из себя неправильный четырехугольник, трепетала еще одна неясная тень, и она-то и приковывала к себе все внимание Доркина, тревожа душу зловещим предчувствием. Он силился разглядеть ее, и постепенно контуры тени делались все отчетливей и все больше напоминали человеческую фигуру. И вдруг Доркин узнал ее – то была принцесса Май, но в каком виде! Нежные руки ее были связаны за спиной, голова низко опущена, волосы отброшены вперед, на лицо, обнажая хрупкую белую шею, – то была жертва, приведенная на заклание!

Душу Баламута обуял несказанный ужас. Он попытался броситься к ней, чтобы защитить, спасти, но не мог двинуться с места, не владея своим телом, которого как будто не было вовсе. Он бился внутри невидимых пут, силился закричать хотя бы, но не мог даже этого!

Ужас разбудил его, и Баламут вскочил на ноги, прежде чем успел понять, что уже проснулся, и рука его сама собою выхватила из-за голенища кинжал. И, как оказалось, не напрасно.

Он увидел тьму вокруг, и больше ничего. Но на него повеяло сквозняком, и тело его осознало раньше, чем разум, что дверь в опочивальню принцессы открыта нараспашку.

На дальнейшие действия Баламуту не понадобилось ни времени, ни размышлений. Он еще не очнулся до конца, когда, ведомый безошибочным инстинктом, подкрепленным любовью и тревогой, оказался уже внутри комнаты. Прыжок – и пальцы одной руки сомкнулись на горле человека, присутствие которого он скорее угадал, чем различил в непроглядной тьме, а вторая рука изо всей силы нанесла удар кинжалом. Человек лишь слабо вскрикнул и повалился на грудь Баламуту. Тот отшвырнул его от себя, зная, что удар достиг цели, и в ужасе закричал:

– Май, вы целы?!

Он сделал шаг к ее постели, желая и страшась хоть что-нибудь разглядеть, и ему ответил дрожащий голосок:

– Да, Доркин… но что… что случилось?

Горло Баламута перехватил спазм невероятного облегчения. Кое-как справившись с собою, он повернулся к дверям и, забыв, где находится, зычно взревел:

– Эй, стража, сюда! Огня!

Кто-то уже спешил по коридору, но огня с собою не нес. Баламут услышал испуганный голос Фирузы, мягкий басок Овечкина, и малость опомнился.

– Что за черт, – сказал он. – Темнота откуда? Май, вы укрыты? Сюда идут.

С этими словами он шагнул к камину, где еще смутно краснели угли, и принялся ворошить их, пытаясь добыть хоть какого-нибудь свету. Но в этом уже не было нужды.

Мрак начал рассеиваться столь же непостижимым образом, как и появился. Обычный, сумеречный предгрозовой свет завиднелся в окнах и постепенно залил покои принцессы, кровать с полураскрытым пологом, откуда выглядывало ее бледное личико, и темную фигуру на полу, с головой накрытую плащом. В дверях появились Овечкин и Фируза, одетые наспех, с растерянными лицами, но Баламуту было не до них. Он быстро подошел к человеку, распростертому на полу, опустился на колени и откинул с его головы капюшон. И ахнул от неожиданности.

Ибо то была Де Вайле, колдунья. Она была еще жива – взгляд ее из-под полуприкрытых век встретился со взглядом Баламута, губы слабо шевельнулись. Кинжал Доркина торчал над ее левой грудью, вогнанный в тело по самую рукоять. А в руке она сжимала свой кинжал, и намерение, с которым она вошла в спальню принцессы, не вызывало никаких сомнений.

– Ты!.. – потрясенно сказал Баламут. – За что? Почему?!

Губы ее опять шевельнулись, и он поспешно наклонился к ней.

– Я умираю… – едва слышно произнесла колдунья, и в голосе ее прозвучало удивление. – Ты сумел…

– За что ты ее?.. – яростно повторил Доркин.

Она молчала, веки бессильно опустились.

– Пустите-ка, – попыталась вмешаться Фируза, но Доркин отстранил ее.

– Ты ей ничем не поможешь, девушка, – сурово сказал он. – Она умрет через несколько минут. Но я хотел бы узнать… Ты слышишь меня, Де Вайле?

Брови колдуньи страдальчески сошлись у переносицы. Она медленно, с усилием, вновь открыла глаза.

– Покайся в своих грехах, пока у тебя еще есть время, – сказал Баламут, и в голосе его не слышалось ни малейшего сочувствия.

– Покаяться… – прошептала Де Вайле. Губы ее искривила хорошо знакомая ему холодная усмешка. – Перед тобой?..

Она сделала паузу, переводя дыхание, и Доркин склонился ниже, чтобы не пропустить ни слова.

– К дьяволу, – сказала Де Вайле, – я ухожу к дьяволу… а ему моя исповедь не нужна. Ты сказал… я не знаю, что такое любовь. Возможно… Когда-то и я любила… но как мало это значит! Уйди, оставь меня, Баламут. Тебе не понять, и никому из вас не понять. Есть то, что выше вашей любви… но вам никогда до этого не подняться. Глупец, ничтожество… ты даже не знаешь, что ты убил. Уйди, дай умереть спокойно…

Де Вайле задохнулась, и по телу ее пробежала судорога.

– Говори, – потребовал Баламут. – Говори! Ты была в сговоре с Хорасом, не так ли?!

Он и сам не знал, как его осенила эта догадка. Возможно, подсказка таилась в страшном сне, который его разбудил…

– Была, – пробормотала колдунья. – Я помогала ему с самого начала. А теперь умираю… Гиб Гэлах увидел правильно – искупительная кровь…

– Зачем ты это сделала?

– Я не хотела ее убивать, но мне было велено… если б она не вернулась в Данелойн, я получила бы то, чего жаждала более всего на свете – сокрытое знание… Но проклятый дар ее оказался сильнее… он и впрямь помогает вам, недоумкам, превозмочь наши усилия…

– Кто это мог велеть такое?

– Тебе не все ли равно?.. много крови прольется еще в Данелойне из-за принцессы Май. Он хотел избежать этого… о, Черный Хозяин знает, что делает, и это далеко не конец, нет, не конец…

– Что еще за Черный Хозяин?

Тут последние краски сбежали с лица Де Вайле, тело ее выгнулось дугой, обмякло, глаза закатились.

– Нет! – вскрикнул Баламут, хватая ее за плечи и встряхивая. – Нет, ты скажешь все, проклятая ведьма!..