Тут принцесса Маэлиналь обратила на колдуна спокойный твердый взор и сказала:

– Мы не двинемся с места, пока ваша магическая задача не будет решена.

Некоторое время все смотрели на нее молча, потом Баламут сказал:

– Но это неразумно, Май… ваше высочество! Война…

– Война ведется из-за Тамрота, – ответила она, не спуская глаз с колдуна. – А Тамрота больше не существует. Не так ли? Мое возвращение в Данелойн сейчас ничего не изменит.

Аркадий Степанович вновь смущенно кашлянул.

– Это не проблема, ваше высочество. Я сделаю другой талисман… хотя на это тоже потребуется время. Возможно, вы и правы. Я-то думал решить дело иначе… но что-то так много всего сразу!

Он сердито посмотрел на Овечкина.

– Не гневайся, колдун, – мягко мурлыкнул чатури, примостившийся на плече Баламута. – Ягненочек обскакал тебя, но он, право же, сделал это не нарочно.

Босоногий колдун вспыхнул, а вещая птица, безжалостно угадавшая внутреннее смятение многомудрого старца, оказавшегося не столь многомудрым, как привык себя считать, скромно потупила глаза. Баламут хихикнул, но быстренько подавил свою веселость, памятуя о незаурядных все-таки способностях колдуна.

Аркадий Степанович еще сидел и пыхтел, когда заговорила Де Вайле.

– Я думаю, что принцесса права, – сказала она глуховатым невыразительным голосом. – Без Тамрота нам нечего делать в Данелойне. Займись же этим, почтеннейший, покуда мы будем выхаживать молодого короля. А Овечкин никуда не убежит, как тебе, должно быть, известно.

– Мы его покараулим, – снова вмешался чатури.

– Хорошо, – сказал колдун, дернув себя за бороду. – Хорошо. Я ухожу. Вернусь, когда будет готов талисман, и, может быть, узнаю что-нибудь за это время о заклятии Овечкина. Хорошенько смотрите за Маколеем!

Он резко поднялся на ноги, вышел на середину комнаты и без единого слова растворился в воздухе, слегка напугав этим всех, кроме Де Вайле и Баламута, уже немного привыкшего к штучкам босоногого старца.

Времени никто не считал, да и как это можно было сделать? Ни дня, ни ночи здесь не существовало – вечно пасмурное небо, укрытое грозовыми тучами, из которых, однако, не проливалось ни капли дождя, дарило постоянные сумерки. Невольные обитатели крепости Хораса в ожидании Босоногого колдуна вели жизнь рассеянную, заполненную лишь прогулками по сырому, неуютному лесу да разговорами у камина, где непрерывно поддерживался огонь. В качестве общей гостиной они выбрали небольшую комнату, которую легче было прогреть и просушить, трапезничали в ней и сидели у огня – когда все вместе, когда компаниями из двух-трех собеседников. И состав этих компаний определился довольно быстро.

Едва Никса Маколей, выздоравливавший с чудодейственной быстротой, начал вставать, как сделалось вполне ясно, чье общество он предпочитает. И ни у кого не было сомнений, по какой причине молодой король меняется в лице, стоит только появиться принцессе Маэлиналь. Лицо его светлело, глаза начинали сиять, и именно он ввел в обиход частые прогулки по лесу, первым предложив себя в спутники принцессе. До этого никого особенно не тянуло выходить из дому, ибо прелести в промозглом воздухе и сырой почве под ногами почему-то никто не находил.

Когда же принцесса в самой куртуазной и изысканной манере приняла предложение и у них с Никсой вошло в обыкновение часами прогуливаться вдали от посторонних глаз, ведя оживленные беседы, Баламут Доркин сделался не в меру раздражителен и угрюм и изъявил желание поохотиться. Чатури поднял его на смех, напомнив, что в здешних охотничьих угодьях не сыскать даже воробья, и тогда Баламут скрепя сердце обратился к Де Вайле с просьбой сотворить для него какую-нибудь дичь, да посвирепее. Ибо, сказал он, безделье угнетает его чрезвычайно, а от сырости и от вечной конкуренции с ядовитой птицей даже его профессиональные навыки грозят обратиться в прах.

Колдунья смерила шута с ног до головы холодным проницательным взором и предложила немедля переправить его в Данелойн, где навалом и дичи, и ясного солнца, и никакой конкуренции. Чатури горячо поддержал это предложение, добавив, правда, что отправится в Данелойн вместе с Доркином, поскольку мечтает об этом с той самой минуты, когда познакомился с ним. Баламут насупился и ничего не ответил.

Но с тех пор тоже стал выходить на прогулки, и чатури неизменно сопровождал его, то сидя на плече, то разминая крылья в полете над верхушками спящих мертвым сном вечно желтых деревьев.

Веселее королевский шут от этого не стал. Напротив, он делался все более мрачен и даже слегка осунулся. В те недолгие часы, когда временные пленники искусственного Хорасова мира собирались вместе у камина, он сидел все больше молча и без улыбки слушал язвительные остроты и болтовню чатури, как будто полностью принявшего на себя шутовские обязанности.

Мрачность его прямо-таки бросалась в глаза. И Михаил Анатольевич, частенько озабоченно посматривавший в его сторону, но не решавшийся подойти, сказал однажды Фирузе:

– Что-то творится с нашим Баламутом. Вы заметили?

Они к тому времени тоже начали выходить на прогулки вдвоем, находя в обществе друг друга немало удовольствия.

– Трудно было бы не заметить, – отозвалась девушка и при этом как-то странно посмотрела на Овечкина.

Он машинально предложил ей руку, занятый своими мыслями, и, неторопливо шагая в ногу, они вошли под своды леса. Михаил Анатольевич тяжело вздохнул.

– Должно быть, он очень скучает. И все из-за меня! Поверьте, я совсем не хотел и не хочу, чтобы ради меня вы все здесь томились. Ведь Аркадий Степанович обещал помочь, и этого вполне достаточно!

– При чем тут вы? – не совсем вежливо перебила его Фируза.

Он удивленно посмотрел на нее.

– Но… как же…

– Неужели вы и впрямь столь невинны, Михаил Анатольевич, что так-таки ничего не понимаете?

– Что я должен понимать?

Она покачала головой.

– Вы-то сами… но скажите мне, пожалуйста… я знаю, Никса Маколей – ваш друг, конечно, и все-таки…

Фируза закусила губу, не решаясь продолжать.

– О чем вы? – недоумевая спросил Овечкин.

– Разве вы не видите, что ему очень нравится принцесса Май? – выпалила она наконец и залилась краской.

– А!

Овечкин понял, и лицо его прояснилось.

– Конечно, вижу. Но это же хорошо! Я был бы рад, если бы… мы же все знаем, что ее должны выдать замуж без любви, по расчету, по каким-то там политическим соображениям, это просто ужасно! А Никса – замечательная пара для нее. Разве вы считаете иначе?

Фируза смотрела на него, открыв рот.

– Не так все просто, – сказала она. – Но вы… как вы можете так легко говорить об этом?