Он смотрит мне в глаза. И уже по моему взгляду понимает, что проиграл.

— Илюш… — я тяну паузу в надежде, что он психанёт и уйдёт, а мне не нужно будет ничего объяснять. Но раз я не произнесла заветных для него слов, значит он хочет слышать подробности. Вздыхаю и пытаюсь сосредоточиться. Как же ему сказать-то правильно? Что рано или поздно всё закончится, но шансов на то, что он дождётся моей благосклонности, всё равно нет? — В общем, если и ты подумал, что это хорошо отрежиссированный спектакль, то это не так.

— Значит правда, — тускнеет он на глазах. Поправляет рукой непослушные волосы. — Но у меня всё равно не стыкуется, не укладывается в голове. Когда, как, почему? Ведь ты только рассталась с этим своим… Не верю, что ты могла обманывать!

— Как там Тинка? — спрашиваю я наугад, чтобы не отвечать на неудобные вопросы.

— Что с ней станется? Отсыпается после бурных выходных, — выдаёт Илья на автомате информацию и только потом замирает, соображая, что брякнул лишнее.

— Теперь ты понимаешь, как оно бывает вот так быстро?

Илья хватает ртом воздух, хочет что-то сказать и не находит слов.

— Она неплохая, Тинка. Взбалмошная немного да избалованная. Ну, старшая любимица. И все дела. Но у неё масса достоинств.

— Ты что, сватаешь меня? — Илья кривит рот в усмешке. Таки пришёл в себя.

— Ну, а почему бы и нет?

— Забудь. Ты и твоя семейка. А также мой папахен вместе с вами. Я не Дракон Иванович. Прогибаться под папу не буду. И на вашей Тинке не женюсь — так и знай!

Он разворачивается и несётся вперёд так, словно жаждет кого-то убить. Я грустно смотрю ему вслед. Мне не обидно. И не горько. Немного жаль его. Но надо спешить: рабочий день вот-вот начнётся.

Илья ждёт меня в дверях.

— Извини, — цедит он сквозь зубы, словно это маленькое слово даётся ему с большим трудом. — И вообще. Это ничего не меняет. Мир?

Он протягивает руку, и я не могу ему отказать. Вкладываю свою ладонь и получаю крепкое горячее пожатие.

— Надо Ольгу навестить. Поедешь? А то я с этими свадьбами последние мозги растерял.

— Конечно, — улыбаюсь ему в ответ. — И к Ольге поедем, и к Дрону. Но после работы, — мягко освобождаю руку и спешу на встречу со своим любимым слоновником. Они улыбаются мне. Милые. Забавные. Команда, к которой я прикипела душой.

— Ника, — сумрачный взгляд из-под жёстких прямых ресниц. Он снова замкнут, мой Драконище. Запечатан в форму делового бизнесмена. Но меня этой маской уже не обманешь.

— Здравствуйте, Дмитрий Иванович, — улыбаюсь и ему. Доброжелательно. Открыто. Честно. Скрывая обожание и тоску, но чувствую: ласкаю его глазами. Немного. Чуть-чуть. Самую малость.

Он жестом приглашает меня в свой кабинет. Надиктовывает кучу дел, а я сижу перед ним и строчу в блокноте пункт за пунктом. А затем варю ему кофе. Такой, как он любит. Ставлю перед ним чашку, но он даже не прикасается к ней. Он прикасается ко мне. Поправляет прядь, что падает мне на глаза.

— Ты бледная. Надо было отлежаться, Ник. Два с половиной дня — слишком мало, чтобы выздороветь. И переносить болезнь на ногах — плохая идея.

— Ну да, — смеюсь, — особенно, если учесть, что я беременна.

— Я соскучился, — неожиданно говорит Дима, и я замираю, как и моё сердце, что мучительно сжимается и делает слишком громкий толчок.

У Драконища жадные глаза. Боже, какая я дура. Гляжу и не могу на него наглядеться. Никакой гордости и выдержки.

— Мы с Ильёй вечером хотим навестить Ольгу. Поедешь с нами?

Папа был прав: когда всем выдавали мозги, я спала беспробудным сном. Испортить такой момент могла только я. У Димки темнеют глаза. Сверкают холодным серебром из-под ресниц.

— Давай ты отработаешь день, Ника, а потом мы посмотрим, куда ты поедешь. К Ольге или я тебя сам в палату уложу. Лечиться.

— «Уложу» в твоём исполнении звучит вполне эротично, — огрызаюсь я и спешу удрать, пока гром и молния не упали на мою многострадальную голову.

Ревнивый засранец. Дикий единоличник. Махровый диктатор. Драконище жадный. Ну, погоди. Я научу тебя уважать мои интересы и мнение.

К обеду она сдалась сама. Усталая. Измученная. Несчастная. Я даже злорадствовать не смог, так было её жаль.

— Я отвезу тебя домой, — сказал, как можно суровее, чтобы не смела возражать, но ей, видимо, было так плохо, что она лишь несчастно кивнула.

— Я собиралась в больницу, к Ольге, — бормочет она, как только мы садимся в машину.

— Съездим мы с Ильёй к твоей Ольге, — обещаю, срываясь с места. Ника даже глаза открывает от неожиданности. Смотрит на меня с удивлением.

— Ну, я тоже немного гонщик, — пытаюсь съязвить, — что бы ты там обо мне ни думала.

— Полон скрытых талантов, — прячет она улыбку и легко гладит меня по руке, что сжимает руль. Я бы сейчас всё отдал, чтобы утянуть её в свою постель — так меня накрывает от простого бесхитростного жеста.

Я рядом с ней как оголённый нерв — реагирую на каждое прикосновение. Слишком бурно, но плевать — я знаю, почему это происходит. Химические реакции лишь усиливаются от чувств, что заняли все этажи моей души, захватив в плен и подвал, и крышу, я только рад этой безоговорочной полноте.

Именно поэтому я везу её не в свою квартиру, а к хитрой и мудрой бабуле. Я хочу, чтобы Ника доверяла мне. Не считала диктатором или тираном. Не хочу, чтобы видела во мне отражение моего драгоценного родителя. Я и так слишком долго невольно впитывал его властные замашки и постепенно превращался в бездушного терминатора. Но сейчас я знаю: меня есть сердце. И в нём прочно угнездилась маленькая птичка Ника.

— А я ей говорила! — запричитала ба, как только мы появились на пороге её дома.

— Ты всегда права, наша драгоценная и неповторимая великая мать Драконовых, а мы, соответственно, не слушаемся и ошибаемся, — винюсь сразу, чтобы ба не включила бесперебойную тарахтелку: Нике сейчас нужен покой.

— Не пущу! — расставляет она руки и кидается грудью на амбразуру дверей. — Между прочим, обед. И раз уж ты тут, давай-ка я тебя покормлю.

Почему бы и не уступить? Тем более, что готовит бабуля вкусно. Она, несмотря на голубую кровь, в еде признаёт только натуральную домашнюю сытость: первое, второе и компот. У неё кухня всегда пахнет детством.

Бабушка Ася и в Нику умудряется впихнуть обед. Следит за ней коршуном и уводит сразу же в постель, как только принимает её в общество чистых тарелок.

— Давай, давай, — знакомым жестом отгоняет она меня, — иди, работай, а мы тут сами разберёмся.

Она даже попрощаться не даёт, отчего я чувствую дискомфорт и решаюсь на невиданную наглость: целую бабушку в обе щёки, легко поднимаю её и переставляю со своего пути, чтобы войти в комнату моей невесты. Нет, как всё же здорово это звучит: невеста!