Я чувствовал себя целым. Голова мыслила яснее. Первым делом я подошел к Сив, жалея, что не могу сделать это и с Элизой.

– Я снимаю запрет говорить.

Она закрыла глаза и расслабила плечи.

– Ах, вот и ответ на первый вопрос, – сказал Ари. – Полагаю, дорогой Элизе ты тоже связал язык. Мое любопытство только возросло, Легион Грей. А ведь она предупреждала меня об играх и угрозах. Что ты за человек? На что именно ты способен? Ты заверил меня, что о тебе узнает весь Тимор, как только хаос восстановится.

Я долго смотрел на Ари. Он доказал, что ему можно доверять, но как он отреагирует, когда узнает, что больше не король? Он передал мне лидерство, еще не зная об этом, но я должен был удостовериться, что он будет верен Этте независимо от того, кто будет ею править.

Я вышел в центр комнаты.

– Отойдите.

Все вжались в стены. Я встал на колени. Хаос заклокотал, когда я представил, чего хочу. Я прижал ладонь к полу, стараясь контролировать силу, чтобы остальные жители Раскига ничего не заметили.

Лачуга содрогнулась. Забеспокоились только Ари и Маттис. Маттис даже ругнулся, когда дерево затрещало и раскололось.

Элиза простит меня за то, что я разрушил ее домик. Усилий почти не потребовалось, но вскоре дерево разошлось, и глубокая трещина обнажила почву и камень под домом.

Я открыл глаза и встал, смахивая пыль с ладоней.

Ари и Маттис уставились на разлом в земле. Потом на меня.

– Ты… ты повелитель земли, – прошептал Ари.

– Да.

– Сейчас будет весело, – пробормотал Халвар Тору.

– Но единственным повелителем земли за тысячу лет был… – начал Маттис, но замялся. Он уставился на Сив. Она просто взяла его за руку.

Ари снова поднял на меня глаза.

– Как тебя зовут? По-настоящему.

Больше никаких секретов. Время пришло. Во имя Элизы и во имя Этты.

– У меня много имен, – ровно сказал я. – Но большинство знают меня как Валена Феруса, Ночного Принца.

Глава 28. Сбежавшая принцесса

Камеры в каменоломнях выглядели так, как я и представляла себе тюрьму. А в подземельях Воронова Пика не оказалось ни одного заключенного. Одиноко, сыро и грязно. В углу моей камеры тек маленький подземный ручеек, и камень оброс черным мхом, а в воздухе стояла затхлая вонь. На дверях висели огромные замки. Я больше получаса пыталась открыть их, но доковырялась только до того, что в шее захрустело, а еще я порезала палец.

Шпилька из косы снова провернулась, и холодное железо распороло кожу на втором.

– Да будь ты трижды проклят! – выругалась я.

– Я думала, ты умнее, – вздохнул кто-то из камеры неподалеку. – Неужели ты думаешь, что, если бы эти замки можно было взломать, я бы продолжала тут сидеть? Ты ничего не сделаешь.

Я знала этот голос.

– Калиста? – В ответ мне хихикнули. Сердце сделало кульбит. – Боги, Калиста! Я думала, ты до сих пор в Черной Гробнице.

– Не-а. Не то чтобы здесь было намного лучше – под этим вонючим замком.

– Я была там, – тихо сказала я. – В Черной Гробнице, и… я думала, что снова бросила тебя.

Девочка ответила не сразу. В своем юном возрасте она уже прожила очень темную жизнь. Но, несмотря на это, она всегда отчаянно пыталась скрыть страх за непринужденностью и отстраненностью.

– Не понимаю, зачем вообще было за мной приходить, – сказала она.

– Ты помогла нам. Ночному Принцу.

– Я переписала историю, чтобы помочь себе. Если он освободился – отчего видеть тебя здесь еще более неприятно, – так тому и быть. А ты попалась воронам и испортила всю мою искусную работу.

Я боролась с желанием рассмеяться. Калиста была странной девушкой: она прокляла моего отца, исказила судьбу, замешав меня в эту войну. И все же она мне очень нравилась.

– Когда тебя привели сюда?

– Сразу после того дня.

– Они знают, что случилось в Гробнице?

– Они слишком глупы. Но они заставили меня рассказать все, что я могу делать. – В ее голосе звучала боль. Я закрыла глаза. Несомненно, они пытали ее, пока она не сломалась. Калиста шумно вздохнула: – Они думают, что я что-то сделала и испортила магию в Гробнице, поэтому заставили меня проклясть ее снова, а потом бросили сюда. Правда, для начала я перепугала их так, что они обмочились.

Она хихикнула и напомнила мне Эллиса. Хитрая, озорная – ребенок, пытающийся выжить в суровом мире.

– Значит, ты прокляла ее для меня.

– Да, всегда пожалуйста. – Она сдвинулась с места, и вдоль ряда камер пронеслось гулкое эхо. – Твой народ хотел покалечить тебя, но я сделала этих хранителей плотными и медлительными. Я не могла прямо написать: «Не трогать ее». Пришлось формулировать осторожно, но я учила новые слова. Я вписала разную ерунду типа «безучастны в своей силе» и «сжимают свинцовые мечи» – это значит «тяжелые». Они стали двигаться медленнее, но для этих болванов звучало свирепо.

Я усмехнулась. Боги, когда-нибудь эта девочка станет силой, с которой придется считаться.

– Но почему они хотели проклясть меня?

– Чтобы заманить тебя в ловушку, я полагаю.

– Не убить?

– Ну зачем бы, когда я так старалась убедить их этого не делать.

– Что ты сделала?

Она заколебалась, затем испустила разочарованный вздох.

– Ну, может, я позаимствовала идею у старого сказителя. Я знаю, знаю. Банально и халтурно, можешь мне не говорить. Но идея-то была хороша.

– Калиста, что ты сделала? – со смехом спросила я.

Если мне и пришлось сидеть взаперти в этой вонючей яме, вдали от друзей и Валена, я была рада компании Калисты. Она, казалось, почти не осознавала всего ужаса своего положения и высоко держала голову. Возможно, это был ее способ выжить, но я видела в ней почти детскую наивность.

– Я сказала этой твоей сестре, новой королеве, что если убить ее потерянную кровь, то земля будет плакать. Сердце ее обратится в камень, и она снова станет мертвой пустошью. Я немного поменяла слова, я не настолько ленива, но идея та же, что и у сказительницы, проклявшей принца. Ты ведь поняла, что она сделала это, чтобы спасти ему жизнь? Новые короли убивали больше и больше фейри, так что она солгала, чтобы остановить убийства. Я сделала то же самое. Твоей злобной сестре ты нужна живой. По крайней мере, она так думает.

– Я буду жить? – не поверила я.

– Наверное, – фыркнула Калиста. – Не похоже, правда, что с комфортом.

По моим рукам пробежали мурашки. Я прижалась лбом к прутьям своей камеры, надеясь