я каждый вечер крутил ручки настройки и слушал монотонное шипение радиоэфира. Потянулись дни тяжелого ожидания.

Так прошел год, потом другой, потом третий. Я пробовал звонить майору, но номер не обслуживался. Разные мысли приходили по вечерам, но надежда, пусть и слабая, все еще жила во мне. Поэтому, несмотря ни на что, я надевал наушники и вслушивался в пустоту.

Однажды морозным зимним вечером мое одиночество нарушил непрошеный гость – участковый уполномоченный полиции. Менты с добром не приходят, поэтому я встретил его с охотничьим карабином в руках.

– Я так и знал, что ты не улетел, – полицейский совсем не испугался, а, наоборот, довольно приветливо улыбнулся. – Не помнишь меня? Я же Витя-историк. Мы же с тобой в общежитии в одной комнате жили, пока ты на Ирке не женился.

– Витек? Ну ты и раскабанел!

– Знамо дело, государственный паек как-никак, – Витя похлопал себя по животу.

– Ну, проходи, выпьем-закусим, раз так. – Теперь встретить старого знакомого – настоящее чудо, поэтому мы побросали оружие и обнялись.

Просидели дотемна. Сначала рассказали друг другу, как докатились до жизни такой: я – до продажи личности, Витька – до полицейской службы. Потом я завел дизель и сказал:

– Извини, у меня эфир. Не могу пропустить. Ты подожди, еще посидим, музыку послушаем. Помнишь наших электронщиков? У меня есть запись, наш студенческий джем-сейшен. Эх, жаль, Ирки нет.

– Помянем, – сказал Витек и закрыл рот рукой так, будто ляпнул лишнего.

– Да ты что, Ирка же улетела, а не умерла. Или ты про отца? – И тут по Витькиным глазам я понял, что он не про отца. Через секунду я повалил его на пол, затянул на шее форменное кашне и стал душить, приговаривая: «А ну, говори, мусор, где моя жена». Когда Витька захрипел, я испугался и отпустил его.

– Я думал, ты догадываешься, – сказал он, когда продышался и прокашлялся, – про всю эту ерунду с Марсом. Ну, сам подумай, американцы слетали, исследовали, а жить там не стали. Китайцы только роботов-наблюдателей оставили. А наша матушка-Россия, впереди планеты всей, давай, значит, заселять безжизненную планету. С чего бы это? Территории, что ли, не хватало?

– Я Ирке всегда говорил, что это странно.

– В России остались три обжитые полоски земли: одна – вдоль нефтяной трубы, вторая – вдоль газопровода и третья – вдоль нашего ТАМа. Те, кому удалось присосаться к этим артериям, – ликвидный народ. Те, что не смогли, – биомусор. А кто будет лишние рты кормить? В Москве ж не демократы американские и не леваки европейские заседают, чтобы неудачникам пособия назначать. Вот они и разрекламировали Марс, чтобы лишние люди сами просились улететь.

– Это я, допустим, и сам подозревал. Ты лучше скажи, почему ты Ирку заживо хоронишь? Что, там, на Марсе, совсем плохо?

– Нет никакого Марса, братан. С наших космодромов просто капсулы на высокие околоземные орбиты выводят, и все. Просто стреляют в космос живыми людьми. Они летят-летят, а потом бац – дышать трудно, а потом бац – кровь носом пошла. И тогда до них доходит, что их просто выбросили. Но обратной дороги нет. И умирают они в страшных муках от удушья.

– Не может быть, уже бы все знали. Хотя бы слухи разные ходили. Такое не скроешь.

Витя усмехнулся:

– Люди две тысячи лет верили, что их после смерти в царствие небесное пустят. Находились те, кто кричал им: «Очнитесь, это выдумки, давайте жить здесь и сейчас!» Так их под одобрительное улюлюканье толпы сжигали на кострах. Были и те, кто, узнав правду про Марс, писали в интернете и рассылали предупреждения в мессенджерах. Их арестовывали за распространение заведомо лживой информации, пытали в тюрьмах, убивали. И самое главное – над ними смеялись как над врагами прогресса.

– Фейкмейкеры! – вспомнил я старое словечко, которое последний раз слышал еще в институте. Оно стояло в ряду таких понятий, как «алхимики», «лжеученые», «антипрививочники», «утописты». – И давно ты догадался?

– Я не догадался. Хотя мог бы, на историка все-таки учился. Но узнал я обо всем, когда нас в Москву командировали – бунт на космодроме подавлять. Ученые тогда психанули. Понять их можно, они же на инженеров, а не на палачей в институтах учились. Стали срывать пуски, саботаж устроили. Мы их из пулеметов тогда. Страшно вспомнить. С меня еще подписку о неразглашении взяли.

Я вспомнил, как мы с Иркой обсуждали новость про забастовку ракетчиков. Она тогда сказала: «Работникам космической отрасли стало обидно, что старты ракет обслуживают они, а летят другие». Теперь же все стало на свои места.

– И что, не разглашаешь? – спросил я Витю и наполнил стаканы.

– Раньше разглашал. Сына пытался отговорить лететь. Но куда там, пальцем у виска покрутил и отчалил вместе с невесткой.

– Как же ты их отпустил?

– А ты свою Ирку мог остановить? – На этот вопрос у меня не было ответа.

Мы просидели до утра. В основном молчали и слушали музыку. Утром Витя сказал, что семья, которой я продал документы, улетела. Значит, карабин числится на мертвом человеке, и это непорядок.

– А чем я буду волков отгонять?

– Я тебе арбалет подарю. Изъял у одного сумасшедшего бродяги. Он поджигал стрелы и стрелял в сторону ТАМа. Надеялся китайскую фуру спалить. Сам из разорившихся фермеров. Орудие изготовил из тракторной рессоры. Вещь!

Когда Витька уехал, я по привычке проверил сообщения. Бывший начальник моей пожарной части просил перезвонить. Оказалось, совсем недалеко, в ста километрах в сторону Пекина, прямо на трассе строится большой пожарно-спасательный комплекс. Шефа уже назначили на должность и поручили набрать четыре караула из надежных парней с опытом работы.

– Китайские автопоезда управляются искусственным интеллектом, но компьютеры, как и любая техника, дают сбой. И тогда кому-то приходится растаскивать искореженные прицепы и тушить разлитое топливо. Пожарюги снова нужны государству. Еще не вечер, поработаем, поживем! – говорил он спокойно и бодро, как отец, когда уговаривал брать в аренду государственный гектар.

– Спасибо за предложение, – ответил я, – но ничего не получится. Я продал паспорт, чип и удостоверение пожарного. Вы разговариваете с мертвым человеком.

Некоторое время я пребывал в прострации: чистил двор от снега, кормил скотину, мыл в доме полы. Но однажды, посреди ночи, я открыл глаза и сел на кровати.

– Арбалет! Конечно же, арбалет – это вещь!

Следующей ночью я остановил машину на дороге, что вела к имению министра. Близко подъезжать побоялся и прошел остаток пути полем. Снег был глубокий, арбалет тяжелый – пока шел, я запыхался и вспотел.

Днем я пропитал ветошь бензином и обмотал ей стрелы. Расчет был на то,