ее при пожаре. Она больше не видела своего отчима. Если… – Павел Степанович, Мила ваша родная дочь?

– Разве дети могут быть неродными, – улыбается док. Он действительно любил эту девочку. Кажется, я облажался. – Я женился на ее матери, когда Ладе был один годик. Судьба подарила нам слишком мало времени вместе, такова жизнь. Ничего не поделаешь.

– Павел Степанович, кто родной отец Милады? – Я опускаю пушку. Я все не так понял. Окунев здесь ни при чем, но он должен знать, кто ее настоящий отец. Иначе зачем Мила с Люсей притащили меня в больницу?! – От этого зависит жизнь Ники и других девочек.

– Григорий, поймите меня правильно. Я действительно хочу, чтобы эти дети нашлись, но, как ваш лечащий врач, я не имею права подкреплять иллюзорные фантазии. Вы сами признали, что нет никаких монстров, с призраками вам проститься сложнее. Вы считаете, что так потеряете Люсю во второй раз, – с сочувствием произносит он, переставляя пешки по доске. Еще надеется, что есть шанс выиграть.

– Белая голубка, – выдаю я. Он хочет подтверждение, оно у меня есть. Для этого Мила рассказала мне эту историю, знала, что иначе док не поверит. – Вы с дочерью нашли голубку со сломанным крылом. В парке, зимой. Милада ухаживала за ней всю ночь, а наутро птица выздоровела. Вы сказали ей, что она волшебница.

– Откуда вам это известно? – отрывая взгляд от игральной доски, произносит док. – Это было очень давно. Никто не знал.

– Мила знает. Для нее это самое счастливое воспоминание, несмотря на то что птица умерла и вам пришлось ее подменить. Ваша дочь не погибла в том пожаре, двадцать лет назад. Девочку забрал биологический отец. Все это время Мила была пленницей этого чудовища, ей приходилось делать страшные вещи, в том числе похищать детей. Пять лет назад она забрала мою малышку. Люся напомнила ей о детстве, когда она была с вами. Смерть моей дочери действительно была случайностью, но Мила больше не могла поступать так. Поняла, что все это неправильно. Она привела меня в бункер, за что поплатилась своей жизнью. Ее биологический отец утопил свою собственную дочь потому, что не мог ей верить. И если вы знаете, кто это чудовище, вы обязаны мне сказать.

Павел Степанович молча положил короля на доску, принимая поражение на тридцать восьмом ходу. В профессиональных шахматах не принято доводить игру до «шах и мат», как бы красиво и эффектно ни звучало. Дурной тон. Игрок сам должен видеть исход, уважая соперника.

– Вы хорошо знакомы с ним, Григорий Константинович, – после долгой паузы отвечает док, изучая меня, как ценный экспонат. Неподдельный интерес, не по себе становится от такого пристального внимания. – Отец Милады – Клюев Илья Викторович, наш санитар.

– Клюев? – Моему удивлению нет предела. На него даже подумать не мог. Столько вопросов… Как такое могло получится?

– Илья Викторович Шевчук был успешным неврологом, ученым, издавался в медицинских журналах, – вздохнул док. – Пока не узнал, что болен. Хорея Гентингтона – коварное заболевание, с возрастом лишающее человека дееспособности. Он начал пить, уволился с работы, лишился практики. Я ничего не слышал о нем долгое время. После того пожара я перебрался в Москву, устроился в больницу. В тот же год Шевчук появился на пороге моего дома, и тогда я узнал, что он сменил фамилию на Клюев. Просил помочь устроиться на работу, а в больнице у нас была только одна вакансия, санитара. К моему удивлению, Илья Викторович согласился, проработав со мной бок о бок двадцать лет. Я не верю, что этот человек мог пойти на такое.

– Вы знали, что у моей жены хорея Гентингтона? В генетическом коде моей дочери была аномалия, как и, думаю, у всех остальных пропавших детей. Мила сказала, что он хотел ее вылечить, испытывал на ней лекарства, электрошоковую терапию. Ваш коллега спятил, он больной ублюдок, которого необходимо остановить. Павел Степанович, подумайте, где он может быть?

– После вашего побега Клюев ни разу не выходил на контакт. Простите, Григорий, я не знаю, где может находиться этот человек. Мы не были друзьями. Я дал ему работу из-за чувства вины за то, что не уберег Наталью с Ладушкой. Но даже если вы правы, этот человек опасен. Полиция со всем разберется, это их работа. Не нам с вами вершить правосудие.

– Этот человек не только отнял у вас дочь, ради которой вы были готовы черт знает где искать белую голубку. Он растоптал ее детство и отнял жизнь только потому, что она решила поступить верно. Милада и Люся – не единственные дети, пострадавшие от его идей. Действительно хотите отдать это чудовище в руки правосудия? Ну же, док. Должно быть хоть что-то…

– Пару месяцев назад я забирал документы из стола Клюева и обнаружил дореволюционный план госпиталя. Больница у нас с долгой историей, много раз перестраивалась, есть старые, недействующие корпуса, – отвечает наконец он. – В прошлый раз я не задался вопросом, для чего санитару могли понадобиться старые чертежи. Но, учитывая сложившуюся ситуацию, вполне вероятно, что он может использовать одно из закрытых помещений в качестве убежища.

– У вас есть копии?

– Оригиналы в архиве, – отвечает, протягивая халат. – Пойдемте, Григорий, ключи у меня с собой.

Спускаемся на первый этаж, небольшое помещение, заставленное коробками. Старые медицинские карты, документация, все хранится в этой комнатке в десять квадратных метров.

– Где же они… Нашел, пару лет назад студенты собирали материалы по истории больницы. Вот все, что имеется.

Протягивает папку. Чертежи, планы, снимки, некоторым из которых более сотни лет. Пары дней не хватит со всем разобраться. Черт возьми! Черно-белая фотография. Вот оно, то, что я искал. Та самая старинная дверь с чашей и змеей, которую нарисовала Люська. За ней должны быть все ответы.

– Где это место? – Протягиваю снимок. Павел Степанович очки поправил, внимательно вглядывается. По глазам вижу, узнал.

– Походит на подвал старого корпуса, он уже тридцать лет закрыт. Здание аварийное, – отвечает док. – Расположено с северной стороны, за хозблоком. Без ключа туда не попасть.

– Разберусь. Простите, док, вы останетесь здесь, – загораживаю выход. – Позвоните Афанасьеву, когда охранник вас выпустит. Ключи оставлю на ручке двери. И простите за пистолет, Мила бы назвала меня сейчас полным придурком.

– Григорий Константинович, вы уникальный человек, постарайтесь не погибнуть. То, как работает ваш мозг, не поддается известному науке описанию, – кивает Окунев. – Это будет невосполнимой утратой для прогресса.

– Опыты хотите на мне ставить? – усмехаюсь я. – Не дождетесь, док. И еще… Спасибо за все.

Глава 35

Чаша гиппократа

Афанасьев нехотя повернул голову, стараясь избавиться от навязчивого жужжания прямо под ухом. Когда он уже наконец сможет выспаться? Ни сил, ни желания открывать глаза. Макаров, зараза, все соки выпил, не поперхнулся. Господи, точно, Макаров! Они были в бункере, тело Люси, белый дым и… Монстры. Он видел монстров. Ерунда выходит, даже сам псих ему талдычил, что это все галлюцинации. Полная картина не собирается, все вперемешку. Кажется, Григорий спас его, вытащил, а потом взрыв. Еще Люся. Он видел девочку, голубоглазая, темноволосая – это точно была дочь Макарова, он не мог перепутать. И кто-то еще. Девушка. Молодая, красивая девушка. Их утопленница. Милада… Она представилась Миладой.

Следователь заставил себя открыть глаза, щурясь от яркого света лампы.

– Шурик, хватит бубнить под ухом, – недовольно пробормотал он.

– Товарищ капитан! – Лейтенант обернулся, скидывая телефонный разговор. – Лежите, Роман Михайлович, вы только что после операции.

– Некогда лежать, работать кто будет? – фыркнул Афанасьев, с усилием усаживаясь на край кровати. – Сколько времени я был в отключке?

– Три часа и сорок пять минут, – ответил Шурик. – Вас только полчаса назад из операционной привезли.

– Ну и отлично, – осматриваясь в небольшой