сожгут немцы. А у него опять нет и теперь долго не будет почтового адреса, значит, и связи с родными.

Илья сидел один в ночном саду возле хаты, в которой остановился штаб батальона, думал, как же всё-таки сейчас живут Феликса и его мать, и не мог ничего представить. Раньше мог, а теперь нет. Эти Тетюши всё смешали, совершенно всё. Чёрт знает, что это за Тетюши, что это за город такой и откуда он взялся на их пути.

В дальнем конце сада, наверное, даже не в саду, а из ветвей старого, высокого осокоря, черневшего за садом, на берегу речки Золотоношки, глубоко, но коротко, как-то по-кошачьи взвыл филин. За спиной стукнула калитка. Илья оглянулся. От крыльца штаба к нему шёл Исаченко.

— Не спишь, командир? Я поговорить хотел.

— Говори, Созонт Никифорович. Тут филин до тебя выступал, но он подождет.

— Город без боя отдадим, да? — спросил Исаченко, пропустив слова о филине мимо ушей. — Нас тут целая дивизия, а уйдём без боя.

— Будет бой, — ответил ему Илья. — Завтра уже будет.

— Это понятно. Накроют нас в поле минами, потом раскатают танками, остальных добьёт пехота. Вот такой будет бой. А тут рубеж, река и есть где укрыться. Тут можно хорошо держаться, долго, одним полком тут неделю воевать можно. Я двадцать дней отделение муштровал. Они уже и окапываться умеют, и не побегут при первом обстреле.

Илья подумал, что Исаченко, пожалуй, прав, под Драбовом они положили бы куда больше немцев, чем в поле или даже в лесу. Но у него приказ, и они выполнят этот приказ, а что и как будет дальше, опять же, не знает никто.

— Ты, Созонт Никифорович, уже по-комсоставски мыслишь, в масштабах дивизии, — попытался пошутить Илья, но Исаченко отмахнулся.

— Ребят жалею. Когда ты нас за Днепр выводил, ты ведь нарушил приказ. Я тогда удивился — как так? Как ты решился своей волей отменить всё, что придумало и приказало начальство? Подумал даже, что ты не понимаешь, что делаешь, но ты всё понимал. Начальство для нас придумало смерть, без пользы и без надежды. А ты всё это разом похерил. И вот сейчас ситуация повторяется. Если завтра умирать, то умирать надо хотя бы с пользой. А там, глядишь, и выход найдётся. Поговори с Рудником, а?

— Не буду я говорить с Рудником, Созонт Никифорович, потому что все приказы нашего партизанского начальства заканчивались одним: действуйте по ситуации. И я действовал. А сейчас от нас зависит, выйдет ли дивизия из окружения. От судьбы дивизии зависит судьба армии, поэтому в Драбове нам оставаться нельзя.

— Ну, значит, раскатают, — вздохнул Исаченко, махнул рукой и сразу же ушёл, не ожидая ответа и других бесполезных слов.

Весь следующий день батальон продолжал идти на восток, к Кандыбовке. Их дважды накрывали миномёты подступающих с юга немецких частей. После первого обстрела батальон остался вести бой. Они уже многое умели, быстро окопались под минами, и немцы, наткнувшись на ответный заградительный огонь, видимо, не зная, что основные силы дивизии ушли вперед, атаковать не стали.

Повторно батальон обстреляли, когда они шагали одни, только рассчитывая нагнать ушедший вперед полк. Били не точно, и едва обстрел закончился, Рудник приказал уходить, не дожидаясь атаки. Немцы не стали преследовать отступающих, знали, что дальше, впереди, их уже ждут другие немецкие части, смыкающие кольцо вокруг 159-й. А от них уже ни батальону, ни полку не уйти.

Переночевали под дождем в небольшом лесу. Это была первая по-настоящему осенняя, холодная ночь, но огонь не разводили и сидели молча. Если удастся, на следующий день они будут в Кандыбовке. Что там сейчас и кто там, бойцы не знали, а сил на пустые разговоры у них не оставалось.

Дождь продолжался всю ночь, и это тоже был осенний дождь, из тех, что могут длиться, затихая, но не прекращаясь, и день, и два, и три. Он пропитал влагой шинели и гимнастёрки бойцов, воздух, землю, превратив летнюю пыль украинских просёлков в тяжёлую осеннюю грязь.

Утром батальон вышел из леса и, держась его спасительной кромки, продолжил путь на восток. Далёкой канонады, к которой успели привыкнуть за прошедший день, они не слышали, но когда отошли в поля километра на два, вдруг спереди, из-за пологого холма, раздались звуки разгорающегося близкого боя.

Вскоре вернулось походное охранение, и его командир доложил, что в километре от них у железнодорожного переезда немцы окружают какую-то воинскую часть.

— Какую-то, — проворчал Рудник. — Как ты думаешь, какую, Илья Григорьевич?

— Думаю, что наш полк или один из батальонов полка, — ответ был очевиден. Илью в докладе удивило другое: — А почему вы решили, что окружают? Вы что, видели?

— Видели, — уверенно подтвердил командир охранения. — Основные силы немцев где-то там, к югу, и судя по тому, как молотят минами, силы приличные. А прямо перед нами только что залегла рота немцев. Думаю, готовятся ударить с тыла. Или с фланга, — добавил он, подумав.

— Рота? — переспросил Рудник. — Пошли, познакомимся с ними.

Немедленно, как только закончился обстрел, батальон ударил по этой беспечной роте, не успевшей или не пожелавшей окапываться в ожидании лёгкой добычи. Ударили с тыла из всех пяти сохранившихся пулемётов, не жалея последних патронов. А когда немцы, поняв, что зажаты между окружённой частью и батальоном Рудника, попятились к своим, Рудник поднял батальон в атаку. Они бежали под затяжным сентябрьским дождём наперерез остаткам немецкой роты, по размокшей и жирной земле, оскальзываясь и оступаясь, бежали тяжело, но и немцам было не легче. Понимая, что отойти уже не успеют, а победить в этом внезапном бою не смогут, что в плен никто их брать не будет и все они погибнут здесь, под этим дождем, на этом размокшем поле, посреди Украины, немцы встретили атакующих так, как встречают врага солдаты, которым нечего терять, а милости они не ждут.

Сильный удар в правый бок чуть не опрокинул Илью навзничь, но он устоял и, подумав, как на ринге — по печени, не остановился, продолжал бежать, потому что нужно было добить эту роту, забрать её оружие, а затем бежать дальше, к остаткам части, дравшейся впереди, уже всего в полукилометре от них. Бежать, зная, что там их ждёт не спасение, а новый бой, намного более тяжёлый, и победой в нём станет прорыв через позиции немцев. Он будет первым в ряду таких же или совсем не таких боёв, но чтобы выйти из окружения, им придется пройти через все, сколько их ни случится, потому что другого пути у них нет.

Увидев, что к части,