Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Конни…
– Черт возьми, Джеймс, это мой дом! Это все, что у меня есть! Я не сбегу. – Мои мысли переключились на Еву, на все те ночи в городах по всему миру, на ее игры, трахающие мозг, и ее жестокие соревнования, и красный гребаный разрез ее злого рта. К чужим постелям, к мукам голода, к сырому, гложущему страху и одиночеству. – Никто меня не прогонит.
Он покачал головой, мягко взял меня за запястья и посмотрел мне в глаза своим невероятным взглядом: забота и доброта угрожали утопить меня в цунами эмоций. Это было чересчур. Все это было чересчур! Я вывернула свои запястья из его рук. Он открыл было рот, чтобы сказать что-то еще, и я прижалась к нему всем телом. Я поцеловала его, крепко, потянувшись к пряжке его ремня. Я никогда раньше не спала с полицейским.
– Конни…
– Заткнись. – Я сняла свою рубашку и начала расстегивать его. – Пожалуйста, Джеймс, просто заткнись.
Мы сделали это там, на моем кухонном столе, мои ноги обхватили его крепкий торс, тело содрогалось от страха, одиночества и гнева. Когда мы закончили, он задержался у меня на кухне, его мягкие детские карие глаза казались чуть рассеянными, чуть растерянными. Я хотела, чтобы он остался на ночь или еще дольше. Но я позволила ему уйти – обратно во тьму Нихлы.
Глава тридцать восьмая
Констанс ФостерНихла, Нью-Мехико – наши дниБекки Смит выдернула меня из очередного дерьмового сна на следующее утро в половине восьмого. Ей пришлось повторить свое имя три раза, прежде чем я вспомнила, кто она такая. Приземистая женщина, грязные колени. Ее дядя – бывший помощник окружного прокурора.
– Я держу свое слово. Сегодня Джосайя в здравом уме, – сказала она. – И он хочет тебя видеть.
Я села в постели.
– Да, конечно… Когда я могу приехать?
– Боюсь, у тебя небольшое «окно». Я понятия не имею, как долго это продлится и не передумает ли он, когда ты приедешь сюда.
– Поняла. – Я вскочила с кровати, прижимая телефон плечом и подбородком и одновременно натягивая джинсы. – Выезжаю. Я буду минут через двадцать или около того.
Я повесила трубку, почистила зубы и надела рубашку. Моя голова раскалывалась от вчерашней выпивки. После ухода Джеймса я утопила свои тревоги в еще нескольких рюмках, прежде чем провалиться в беспокойный ночной сон. Теперь я пожалела о водке, но не о Джеймсе.
Я набрала ему из машины. Переадресация на голосовую почту. Я дала отбой – позвоню позже.
Мне потребовалось пятнадцать минут, чтобы добраться до жилища Смитов. Я обнаружила, что входная дверь открыта, а Бекки и ее дядя сидят в вызывающей клаустрофобию гостиной, в которой настырно пахло мазью бенгей и кошачьей мочой. Бекки жестом пригласила меня войти. Она свернулась калачиком на темно-синем диване с кошкой на коленях. Пожилой мужчина полулежал в таком же мягком кресле. Его глаза были открыты. Его рот шевелился, но слов не было слышно. Стопки книг и бумаг покрывали все поверхности, включая большую часть бежевого ковра на полу. Полный беспорядок. Серебристый полосатый кот поприветствовал меня крепким тычком и громким мяуканьем.
– Это Пирожок, – прокомментировала Бекки. – Его сестра прячется под столом – она боится гостей. А это Принцесса. – Она погладила рыжую кошку у себя на коленях. – Это наши детки.
– Твои детки! – пробрюзжал мужчина.
Я наклонилась и погладила кошку, чувствуя, что все пять пар глаз смотрят на меня.
– Дядя Джо, это та женщина, о которой я тебе говорила, – громко сказала Бекки, тщательно подбирая слова. – Вот, можешь сесть на диван. – Она передвинула стопку старых фотоальбомов, похлопала по подушке, и я села, неудобно близко к ней. – Дядя Джо немного глухой, так что…
– Я все слышу.
– Забавно! – с досадой откликнулась Бекки. – Тогда, выходит, большую часть времени ты просто игнорируешь меня?
Мужчина в кресле хмыкнул и закрыл глаза. Он весь состоял из костей и сухожилий, с островком седых волос на макушке и грубым, покрасневшим лицом алкоголика.
– Чаю со льдом? – спросила Бекки.
– Она не хочет чай со льдом.
– Мистер Смит, – начала я, – я надеялась поговорить с вами о том, что произошло здесь, в Нихле. Еще в девяностые.
Один слезящийся красный глаз открылся и бросил на меня косой взгляд.
– Уходи, – бросил мужчина своей племяннице. Затем более мягким голосом: – Выйди на улицу, Бекки. Повеселись в своем саду. Я знаю, тебе это нравится.
Бекки послушно встала. Когда она ушла, Джосайя перевел кресло в сидячее положение и повернулся ко мне.
– Не думай, что она делает это по доброте своего увядшего сердца. Я плачу` за этот дом. Ей негде было жить после того, как ее муж-ублюдок ушел, поэтому она остается со мной. Это справедливый обмен – забота обо мне за крышу над ее головой. Справедливо, хотя и некомфортно для нас обоих. Я вынужден мириться с ее присутствием, ее забытыми богом кошками и этим беспорядком, а она… ну, ей приходится иметь дело со мной. – Он кашлянул в носовой платок. – Иногда жизнь состоит из неприятных компромиссов.
Я была удивлена силой его голоса. Он не был похож на того человека, которого описывала Бекки.
– Вы многое знаете о неприятных компромиссах.
Джосайя улыбнулся.
– Умная девочка. Хотя в наши дни я должен говорить «женщина». – Он покачал головой, вытер слезящиеся глаза. – Нельзя называть человека черным, китайцем или геем. Все такие чувствительные! Люди такие, какие они есть. С каких это пор признаки стали чем-то плохим?
Я не собиралась спускаться в кроличью нору с этим парнем.
– Вы были прокурором, который курировал дело против Нортона Смоллвуда и Марка Леброна.
– Это утверждение или вопрос?
– Заявление.
Его кивок был едва заметен. Он снова закрыл глаза, отгораживаясь от меня. Казалось, он был очень хорош в том, чтобы отгораживаться от мира, когда ему это было удобно. Какая часть его болезни была реальной, а какая – притворной? Как долго я буду привлекать его внимание – пока ему не надоест?
– Они были невиновны, – продолжила я. – Настоящий убийца сбежал.
– Убийцы. Больше, чем один.
Я удивилась.
– Вы кажетесь уверенным.
– Понятия не имею, был ли его напарник тоже убийцей, но могу с уверенностью сказать, что помощник точно имелся. Убийце кто-то помогал.
Я оказалась в замешательстве.
– Но раз вы знали, что Леброн и Смоллвуд невиновны, зачем же было их арестовывать?! Зачем разрушать их жизни?
Тишина – и снова кашель с мокротой.
– Вы были в курсе – и ничего не сделали! Вы позволили двум невинным людям гнить в тюрьме.
Он сел прямее и пристально посмотрел на меня.
– Нет, я ни в чем не был убежден до конца. Я сознавал, что улик против них мало. Однако я также знал, что это плохие люди. И понимал, что обществу было бы лучше, если бы их посадили…
– Не вам судить!
– Нортон был извращенцем.
– По словам его жены, он был пожарным-добровольцем, посещавшим церковь, и у