А главное – остерегайтесь сказать хоть слово о моем отъезде и возвращении.

Король надел доспехи, сел на коня, перешел крепостной мост и подъехал к Круглой Сосне, где прождал до Первого часа. Тут прибыли двенадцать рыцарей во всеоружии, не считая копий, ибо их во все времена в изобилии находили под Сосной, в месте, обычно избираемом для поединков, турниров и битв. Как только лошади перевели дух, каждый из них схватил то копье, какое ему было пригодно; король же, изготовясь соответственно, подпустил первого рыцаря и сшиб его с первого удара. Второй явился и последовал за первым; также и десять остальных, победу над коими король встретил с неудовольствием; ибо, как бы силен и храбр он ни был, он знал, что король Ирландии был бойцом еще сильнейшим. Обратясь тогда к спешенным рыцарям, он промолвил:

– Сеньоры, садитесь снова на ваших коней, ведь вы мои пленники, и я могу располагать вами по своему разумению. Ступайте к королю Оркану и сдайтесь ему. Он поймет, кто я таков, узнав, что я победил вас; ибо мы не раз делали дела вместе.

После того как они удалились, король укрылся в соседнем лесу, дабы не быть узнанным; а как только настала ночь, он вернулся в замок, проехал садом и подошел к подножию башни, где поджидал его сенешаль. Когда с него сняли доспехи, он улегся в постель и велел впустить баронов, которые осведомились, как он себя чувствует.

– По-прежнему довольно скверно, – отвечал он, – но я надеюсь излечиться; не тревожьтесь и возвращайтесь к своим очагам.

Назавтра он устроил прием. Побежденные рыцари явились повиниться в своей неудаче и сдаться ему в плен.

– Да, – отвечал им король, – думается мне, я знаю, кто этот рыцарь. И стыжусь за вас, услыхав, что одного человека хватило вас одолеть. Надеюсь, явятся другие и поддержат честь моего рыцарства лучше вас.

Но молва о поражении двенадцати рыцарей, слывших наилучшими бойцами земли Орканской, отбила у других охоту испытывать удачу; и посему каждый день король, коего все мнили больным, выезжал рано утром и возвращался вечером, ни с кем не сразившись, и никому притом невдомек было, кто такой рыцарь Круглой Сосны.

Весть об этих неурядицах и о победе Ирландского вассала достигла ушей Петра, который после излечения жил, тайно поселясь в покоях дочери короля.

– Что с вами? – спросила его однажды девица, – вы задумчивы более обыкновенного. Неужели нет никакого средства, чтобы облегчить ваше сердце?

– Это средство, госпожа, в вашем распоряжении.

– Расскажите, и вы увидите, что я готова его применить.

– Вот что я вам скажу: молва о доблести сего рыцаря из Ирландии заставила меня сильно призадуматься; когда же я узнал, что король Оркан велел бросить клич, призывая своих баронов сразиться с оным, я сказал себе, что если бы клич этот был возглашен в стране, где я родился, то и ценою целого королевства я не отказался бы вновь надеть доспехи и выйти испытать себя против него. Оттого вы и видите меня столь унылым и печальным, что нынче мне невозможно это сделать.

Тогда дочь Оркана подумала, что если бы рыцарь этот не обладал великой отвагою, он не вел бы такие речи.

– Утешьтесь же, Петр, – сказала она ему, – вы не упустите поединка за неимением доспехов или коня. Я сама предоставлю их вам; но я трепещу при мысли, что вы подвергнетесь великой опасности, меряясь силами с тем, кому доселе не нашлось победителя.

Не теряя ни минуты, она велела принести ему добрые доспехи и дать коня. Затем она вывела Петра за руку из двора в сад, указав ему дорогу до самой Круглой Сосны. Петр провел остаток ночи в ближнем лесу; он снял с коня сбрую и седло и заснул до рассвета. Пробудившись, он вернулся к своему коню, взнуздал и оседлал его снова, надел свой шлем, взял щит, сел на коня и повернул к Сосне, где уже стоял король, поджидая без особой надежды рыцаря, согласного померяться с ним силами.

Обменявшись приветствиями, они разъехались и устремились друг на друга с быстротой оленя, преследуемого собаками. И такова была мощь их первого удара, что щиты не выдержали, и они ощутили, как железо вонзается в их белую нежную плоть. Но копье короля переломилось, копье же Петра заставило того перелететь через круп его коня и оглушило так, что Оркан долгое время и помыслить не мог, чтобы подняться.

Тогда Петр сошел с коня, вынимая меч из ножен.

– Рыцарь, – сказал он, – вы проиграли поединок; но, возможно, вы будете удачливее, взявшись за меч.

С этими словами он поднял клинок и прикрыл голову щитом. Король оборонялся, как мог; но он более нуждался в покое, чем в битве.

Однако бой был долгим и упорным. Кровь лилась и с одной стороны, и с другой; сотню раз они поранили друг друга, будучи оба несказанно удивлены, что нашли столько доблести в противнике. Наконец король, истощив силы, упал без движения, обливаясь кровью. Петр немедля сорвал с него шлем:

– Признайте себя побежденным, рыцарь, или вы погибли.

– Нет, – слабо ответил король, открывая глаза, – ты можешь меня убить, но не вынудишь сказать ни слова, за которое краснел бы я сам и другие короли.

– Как! сир, – воскликнул Петр, – значит, вы коронованный король?

– Да, вы победили короля Оркана.

Слова эти отозвались горечью и сожалением в сердце Петра. Он протянул королю его меч.

– Ах! сир, – сказал он, – простите меня; я никогда не стал бы состязаться с вами, если бы знал, кто вы.

– Воистину, – сказал Оркан, – впервые вижу, чтобы победитель просил милости у побежденного. Но кто же вы?

– Сир, я рыцарь из чужой страны, из города Иерусалима. Имя мое Петр, и я христианин. Случай привел меня в ваш замок. Когда я появился здесь, меня мучила отравленная рана; я вновь обрел здоровье благодаря Богу, вашей дочери и христианину, вашему узнику. До меня дошел слух о вызове на поединок, который вы велели объявить; дочь ваша любезно предоставила мне коня и доспехи; но я весьма сожалею, что так дурно отплатил за добрый прием, оказанный мне под вашим кровом и вашей же дочерью. Простите меня за мою победу.

– Я не только вас прощаю, – сказал король, – но буду числить вас среди лучших моих друзей, хоть вера ваша мне и претит. Теперь же я намерен просить вас о превеликой услуге. Не откажитесь сразиться за меня с королем Марабаном, возводящим на меня вину за злодейство, коего я не совершал. Потом же