тут же мучительную боль: его рука оказалась заломленной за спину. Услышав, как хрустнула кость, он почувствовал смертельную слабость и впал в спасительное забытье.

Когда Мюррей пришел в себя, было по-прежнему темно. Его горло так распухло, что он не мог глотать, а боль в плече была невыносимой. Вспомнив, что произошло, он попытался осторожно поднять правую руку и сразу же ощутил скрежет сломанной кости. Вдруг он услышал, как кто-то тихо плачет рядом с ним – это была Мэри.

– О… – прохрипел он, – ты не сбежала?

– Нет… нет, – прерывающимся голосом сказала она. – Я не могла оставить тебя.

Наступила тишина. Он хотел сказать ей что-то еще, но не мог подобрать слов. Каким же он был безнадежным, ни к чему не годным идиотом – все, что он сделал, было полным провалом. В отчаянии он попытался приподняться.

Мэри перестала плакать.

– Ой, Роберт, поосторожней. Как ты сейчас?

– Бывало и получше. Долго я был в отключке?

– Около часа. О, тебе, должно быть, ужасно больно.

– Где ты? – спросил он.

– Здесь, рядом.

Она протянула руку, и он понял, что его голова покоится у нее на коленях. Колени были мягкими, теплыми. Двигаться не хотелось. Пусть так и будет – навсегда.

– Ты связана? – спросил он немного погодя.

– Нет. Отсюда все равно не выбраться.

Он немного передохнул, затем повернулся к ней:

– Как ты сюда попала?

Она начала рассказывать тихим голосом. Все было не совсем так, как он себе представлял. Когда она ждала его на ступеньках дома да Соузы, слуга открыл дверь и жестом пригласил ее войти. Она не увидела в этом ничего дурного, но, как только дверь закрылась, поняла, что совершила ошибку. Перед ней в холле стоял да Соуза.

«Это ты подменила графин», – сказал он.

– Я не поняла, что он имел в виду, – продолжала Мэри. – Тогда он сказал: «Только ты могла это сделать. Ты взяла графин из комнаты Дефриса и поставила его в комнату мадам». – «Нет, я этого не делала, – закричала я. – Я бы не смогла так поступить». – «Не лги мне, – сказал он. – Я знаю, что это была ты».

Она замолчала.

– И они привезли тебя сюда, – сказал Роберт.

Словно повинуясь какому-то инстинкту, их пальцы сплелись в темноте, и долгое время они сидели в молчании, не разнимая рук. Несмотря на боль, он испытывал такую сладость, какой еще никогда не знал.

Звук голосов, сопровождаемый тяжелыми шагами и хлопком двери, резко вернул Роберта в реальность. Он напряг слух.

– Они уже приходили прошлой ночью на какое-то сборище, – сказала Мэри.

– Ты что-то видела? – удивленно спросил он.

– Да. В стене есть зарешеченное отверстие, но… мне стало противно.

Едва она произнесла это, как темнота частично рассеялась идущим откуда-то слабым светом, и гул голосов собравшихся внизу людей стал явственней. Вскоре комнату наполнил запах жженой смолы. Роберту удалось добраться до наклонного вентиляционного отверстия в стене, шириной около двух дюймов.

Первое, что он увидел, была раскаленная жаровня, перед ней – алтарь со ступенями, а сзади – малиновый занавес. Вдоль стен на двух длинных каменных скамьях сидели человек двадцать, все карибы. Двое из них, с того и другого края скамеек, державшие металлические жезлы, со звоном ударили ими в каменный пол, что послужило сигналом к появлению высокого, атлетически сложенного кариба. Обнаженный по пояс, он держал меч в руке.

Раздался новый удар жезлов, и появился да Соуза. На нем была красная бархатная мантия, отделанная белой ритуальной вышивкой. Все замолчали, когда он приблизился, поклонился сначала алтарю, а затем повернулся к собравшимся.

Он заговорил, сперва спокойно, но постепенно все более распаляясь. В какой-то момент все начали выкрикивать ему в ответ – почти как на литургии.

Внезапно да Соуза закончил. Он хлопнул в ладоши. Кариб, державший меч, положил его на алтарь, затем поставил рядом с ним два блюдца, в одном из которых был какой-то пепел, а в другом – беловатый порошок, похожий на муку. Отступив, он бросил горсть бальзама на жаровню. Да Соуза взялся за меч. Обойдя помещение, он каждому по очереди продемонстрировал этот меч, затем остановился перед алтарем и снял мантию, под которой оказалась белая рубашка, перевязанная красным поясом. Внезапно Роберт заметил, что уже знакомый ему высокий кариб привел молодого козленка, а рядом встал еще один участник сборища, держа глубокую деревянную миску. Размахивая мечом над головой, да Соуза произнес нараспев несколько слов, остальные в ответ на это разразились диким воплем. Да Соузу затрясло, глаза его закатились, он размахивал мечом в каком-то пугающем и непотребном трансе. Роберт понял, что будет дальше, и, не в силах на это смотреть, перебрался, превозмогая боль, обратно к Мэри. Ему было страшно за себя, но больше всего за нее. Что за человек этот да Соуза? – задавал он себе вопрос. Действительно ли он верит в эту отвратительную чушь или просто использует ее в своих целях?

Шум постепенно затих, и через некоторое время его сменили звуки, которые, по-видимому, свидетельствовали об уходе карибов. Неужели их оставят одних, пусть даже только на ночь? Мэри так долго молчала, что он подумал, не заснула ли она от полного изнеможения. Роберт уже собирался разлечься на полу, чтобы облегчить боль в ноющем плече, когда дверь внезапно открылась и вошел да Соуза.

Он сменил свое облачение на нечто вроде туники, на нем были резиновые сапоги, мягкая черная шляпа, на поясе – патронташ с пистолетом. За да Соузой, неся штормовой фонарь, шел Кастро. Будничным голосом, совершенно беззлобно, да Соуза сказал:

– Значит, ты не внял моему совету и решил присоединиться к своей подруге?

– Да, – ответил Роберт.

– Вы оба доставили мне серьезные неудобства. Если что-то пойдет не так, вас ожидает расплата.

– Вам это не сойдет с рук, – быстро сказал Роберт. – Дефрис знает, что я здесь.

Да Соуза покачал головой:

– Я только что вернулся из Гранд-Лимба. Там не знают, где ты. Там думают, что ты отправился на северное побережье. Завтра, на рассвете, начнется великий акт освобождения. Я надеюсь, что все кончится нашей блестящей победой, ради вашего же блага.

Он отвесил поклон и ушел. Когда дверь захлопнулась и в замке повернулся ключ, Мюррей услышал, как Мэри начала тихо плакать.

– Не обращай на него внимания, – сказал он. – Он сумасшедший – просто сумасшедший.

– О Роберт… мой дорогой Роберт…

– Мэри, родная Мэри.

Он больше не мог вымолвить ни слова. Она тоже ничего не говорила, но прижалась к нему так, что ее теплые слезы капали ему на щеку.

Ночь