Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он ещё что-то говорил, тщетно привлекая к себе внимание — этакий деревенский непрошеный конферансье, приходящий без зова на любое застолье, и привычный, как комар над ухом, и так же регулярно битый за своё назойливое жужжанье.
— … а я говорю… — не унимается он, борясь за внимание со всеми разом.
— Здаров! — тяжело спрыгнув с подножки, водитель, сдвинув плечом непрошеного помогайку и обтерев руки тряпкой, подошёл к отцу, — Иван!
— Здаров, тёзка, — улыбнулся отец, пожимая руку, и несколько секунд они играли в извечное мужское — кто кого передавит, остановившись на ничьей. Нисколько не сомневаюсь, что отец, с его широкими запястьями и плечами, увлёкшийся, и всерьёз, в последние месяцы гирями и турником, мог бы передавить руку водителя, но с мозгами у бати ещё лучше, чем с силушкой богатырской.
Водила — молодой ещё, но уже грузный, рыхловатый, лысеющий парень из тех, что свои обильные телеса считают признаком силы и здоровья. Просчитать такого — на раз…
— Иван, хы… — осклабился водитель, отпуская руку, — а на самом деле?
— Шимон, — ответно усмехнулся отец, — ну или Семён, но так-то без разницы. Привык.
— Эко тебя… — не вполне понятно сказал водитель, закуривая, впрочем, вполне благодушно.
В СССР антисемитизм своеобразный. Идёт он не столько из нутра, из утробы, из неприятия чужой крови, сколько от властей, тянущийся корнями в проповеди о распятом Христе, в олицетворение инородчества из газетных статей и вечное, преследуемое властями инакомыслие, своемыслие, отсутствие желания идти в ногу.
По мнению народному, есть некие таинственные и вредоносные жиды, и есть — евреи, которые почти такие же, как и все люди, только за каким-то чёртом обрезанные. Рамки эти нечёткие, колеблющиеся сейчас вместе с Линией Партии, когда какой-нибудь инженер или врач, ещё вчера «вот такой мужик», становится внезапно «жидярой пархатым» — потому что Государству понадобился внутренний враг, чётко обозначенная «Пятая колонна».
Ну а если у еврея мозоли с въевшимся насмерть машинным маслом, жёсткий прищур человека, умеющего ответить не только словами, то в «Пятую колонну», при всей ведущейся сейчас антисемитской пропаганде, впихнуть его сложно. Потому, что с такими мозолями он прежде всего не еврей, а человек труда, и значит, согласно основным советским постулатам — такой же пролетарий и гегемон, как и все нормальные люди. С национальным (неправильным!) колоритом.
А если такой еврей проставляется ящиками водки, то…
… золотой ты наш человек!
— … свининки, свининки не забудьте! — даёт мама последние наставления супругу, и это — тоже копеечки к просчитанному образу «своих» евреев, правильных. Чёрт его знает, но почему-то именно кошерная еда, или хотя бы попытки соблюдать кашрут, возбуждают особей, так сказать, примативных…
— … вот такой мужик! — а это отцов тёзка ещё раз напоминает, почему его прораба нужно пригласить на грядущую пьянку, — Маршрутный лист составил — чин чином, ни одна падла не подкопается!
Отец кивает, ничуть не возмущаясь, ибо «вот такой мужик», если он прораб, а вокруг стройки, это фигура козырная, притом как бы не из старших. Пузырь или даже два за такое знакомство не цена, потому что, при некотором везении и умении, через этого прораба протянутся ниточки ко всем здешним начальникам и начальничкам.
Сейчас главное, что сопровождающий нас товарищ оказался не настолько ответственным, и хотя бы вживание мы проводим, не преодолевая заранее нашёптанного и предубеждённого. Потом они, наверное, спохватятся… но у родителей большой опыт выживания в подобных местах, так что надеюсь, вовсе уж плохо не будет, по крайней мере — не сразу.
— Докурю сейчас, и поедем, — предупреждает водила, и полминуты спустя грузовик, взрычав, выехал на дорогу и поехал, переваливаясь на колеях и ухабах.
Дороги здесь… не танкодром, но близко, близко… да и бараки по какой-то неведомой причине не ограждены заборами, стоя метрах в десяти от… хм, дороги. Зная не понаслышке, какое количество алкоголя может плескаться в крови шоферюги, равно как и о привычке ездить за водкой не то что на грузовике, но и на тракторе, притом нередко — по сложной синусоиде, соседство так себе. Судя по следам колёс и гусениц, синусоиды эти подходят подчас в опасной близости от стен барака.
Так что наша комнатка, выходящая окнами на задки, по здешним понятиям почти лакшери…
— Мишенька… — соседка с зобом ухватила меня за рукав, чтобы, не дай бог, не удрал, — вы потом с отцом, как сможете, загляните ко мне, по-соседски! А то, мальчик мой, сам понимаешь, без мужских рук…
— Ага, ага… — киваю болванчиком, — я скажу отцу!
На самом деле, невелика проблема. Ну что там может быть сложного? Полы перестелить и покосившуюся мебель отремонтировать? Да тьфу… два рукастых мужика, покуривая и зевая, с такими задачами справятся за неделю после работы.
— Миша! — позвала меня мама, спасая от соседки, которой за каким-то чёртом понадобилось подробно объяснять мне суть своих проблем, несчастий и жизненных перипетий, — Иди сюда, мужская сила требуется!
На заднем дворе уже вовсю идут приготовления. Расставляются столы, то бишь доски на козлах, вытаскиваются из сараев лавки и достилаются досками, от неказистой летней кухни тянет густыми запахами борща, а женщины снуют с видом необыкновенно озабоченным и важным, будто священнодействуя.
— Всё, всё… — отмахнулась мама от моего вопроса, — иди, не мешайся под ногами!
Вернувшись к нам в комнатку, взял пачку папирос и накинул лёгкую куртку, а потом, чуть поколебавшись, положил в карман кастет. Знакомства, они такие… никогда не знаешь, как обернутся.
— Ну, с Богом… — сам себя благословляю, и выхожу, пригнувшись на выходе, чтобы не стесать макушку о низкую, потемневшую от влаги и времени притолоку. Ровесники мои давно уже измаячились на горизонте, так и этак постояв и посидев в стратегических местах, разглядев всё, что можно было, и додумав всё остальное.
Вышел неспешно и пошёл с развальцой, давая себя разглядеть и догнать без лишней суеты. Догнали…