Удар носком ботинка под челюсть заставил его заткнуться и снова упасть на пол. А я спокойно расстегнул пиджак и повесил его на спинку гостевого кресла. Затем, пока адвокат со стоном баюкал челюсть, я закатал рукава рубашки.

— Видишь ли, Артемий, — произнёс я, заканчивая подготовку, — многие почему-то путают доброту со слабостью. Я тебе денег дал, чтобы ты отца моего чин чинарём на свободу вытащил. А вместо этого ты решил его закопать. Так дела не делаются, где же твоя адвокатская этика? Говори, кто тебе заплатил!

— Пошёл ты! — огрызнулся адвокат и выхватил из-под стола, у которого лежал, спрятанный там пистолет.

На этот раз я мелочиться не стал. Моя ладонь окуталась пламенем, и я схватил Золотарёва за запястье. Он заорал от боли и выпустил оружие. Я перехватил револьвер другой рукой и, быстро вытряхнув из него патроны, положил на столешницу.

— Думаешь, я дам тебе так просто от меня отделаться? — спросил я. — Ты не понял, с кем связался?

И в доказательство своих слов я исцелил нанесённый адвокату ожог. Его лицо вытянулось от удивления, а в следующий миг я снова схватил его запястье. И на этот раз вместо огня был лёд, который пронзил руку острыми шипами. Золотарёв орал и пытался вырваться, но против сильного одарённого с укреплением тела шансов у него не было.

— Нельзя использовать магию против неодарённых, — застонал он.

— Да? — с наигранным удивлением спросил я. — А кто мне запретит?

Дав для острастки ему ещё одну затрещину, я отпустил его замороженную и пронзённую ледяными шипами руку.

— Ты, наверное, уже понял, что я так очень долго могу, да? — спросил я, вновь залечивая повреждение. — Вот только насколько тебя-то хватит такими темпами? Или что мне с тобой ещё сделать, чтобы ты осознал, кто для тебя опаснее: я или те, кто тебя нанял, вредить отцу?

Золотарёв рванул к окну, но я оказался быстрее и вновь ударил его по лицу. Голова адвоката мотнулась из стороны в сторону, и он рухнул на пол.

— Мне продолжать? — спокойным голосом уточнил я. — Или ты всё же понял, что без ответов я не уйду?

Я поднял оба кулака так, чтобы Золотарёв их видел, и одна моя рука покрылась пламенем, другая — льдом. Увидев это, Артемий Львович сломался.

— Хватит! Я всё расскажу! — вскинув руки для защиты, завопил он. — Я хотел делать всё честно, клянусь! И после такого дела моё имя гремело бы на всю Российскую Империю! Я бы отработал твои деньги до копейки!

— Но?

— Но на второй день, как я начал собирать документы, на меня вышли люди, — пояснил Золотарёв. — И это не какая-то уличная шушера, а очень серьёзные люди, для них даже заместитель городского прокурора — пыль. Если бы я боролся за твоего отца, они бы меня четвертовали. А они мне ещё и приплатили сверху, чтобы я свёл всё к признанию вины. Но я не хотел, честно!

Я опёрся на подоконник и несколько секунд смотрел на его дрожащее лицо. С одной стороны, меня переполняли бешенство и ярость. А с другой… Хорошо уже то, что Александр Витальевич к этому непричастен.

— То есть зам прокурора с этим никак не связан? — уточнил я.

— Нет, — ответил Артемий Львович.

— И кто же были те очень серьёзные люди? — спросил я. — У них есть имена? Может, особые приметы?

— Они из Сибири, — ответил Золотарёв. — Приехали сюда, когда в Екатеринбурге началось всё это дерьмо с разгулом преступности.

— А ты, похоже, их хорошо знаешь, Артемий Львович, — заметил я.

— Нет, я знаю лишь то, что они сами мне рассказали, — ответил тот. — Когда объясняли, за что будут теперь платить мне деньги.

Я помнил про работающий диктофон, так что оставить такую реплику без уточнения, просто не имел права.

— И за что они тебе будут платить?

— За то, чтобы я на них работал, и тех людей, на которых они укажут, защищал, — пояснил Золотарёв. — А по твоему отцу я правду говорил: самый лучший выход, признать вину! Дадут пять лет, через два за примерное поведение выпустят. Нет документов, которые могли бы вытащить твоего отца. И не найти их уже, такие вещи на виду не держат.

— Если ты ещё раз скажешь, что мой отец должен сидеть вместо кого-то в тюрьме, я тебе не руку, я тебе сердце шипами проткну!

— Он не должен. Мне искренне жаль Василия Петровича, на там замешаны большие люди и большие деньги. И на кону крупнейший завод. Кто-то должен сесть, чтобы закрыть все махинации с этим заводом. Тем более, сама ИСБ этим делом занимается.

— ИСБ тоже в деле?

— Я не знаю, мне таких вещей не говорят.

— Сядет тот, кто должен сидеть! — уверенно произнёс я. — А ты вернёшь мне деньги, всё до единой копейки. И в наказание за обман, ещё пять тысяч сверху положишь. Понятно?

— Пять тысяч сверху? — удивившись, переспросил адвокат.

— Пока пять, — мрачно заявил я. — Но через минуту будет десять. Ты очень серьёзно меня разозлил, Артемий, и я бы тебе с огромным удовольствием оторвал голову. Никакие братки из Новосибирска не понадобятся. Но с оторванной головой ты можешь вызвать некоторые подозрения у тех, кто тебя перекупил, а нам это сейчас не нужно.

— Я всё верну! — заверил меня адвокат, наконец, поднимаясь на ноги. — И пять сверху. Но нам нужно расторгнуть договор с вашей стороны, иначе меня просто убьют. А потом придут и за всеми вами. Вы должны отказаться от моих услуг!

— Откажемся, — кивнул я, достал из кармана диктофон и показал его Золотарёву. — Вот здесь всё записано, весь наш разговор. Если что-то пойдёт не так, запись попадёт и к журналистам, и в прокуратуру. Поверь, тебе не понравится, с какой скоростью твоя карьера окажется смыта в унитаз. Впрочем, до этого не дойдёт. Я тебя раньше найду и убью. Вообще, хоть кому-то расскажешь, что здесь произошло, я тебя убью! Не смотри, что я ещё пацан, это мне не помешает оторвать тебе башку.

Золотарёв с неудовольствием проворчал:

— По твоему поведению не скажешь, что тебе