по ним, блуждая меж безымянных гор, питаясь личинками ос, муравьями да кузнечиками, как приходится делать индейцам в месяцы страшного голода. И когда он наконец попадает в эту долину, то едва передвигается, потому что на одной ноге у него мясо прогнило до кости.

Местные индейцы – оседлое племя, по уровню культуры схожее с племенами, создавшими глиняный кувшин для погребального обряда, – эти индейцы лечат его травами. До него они видели еще только одного белого и считают, как считают очень многие племена, живущие в сельве, что мы – последние потомки некогда многочисленного, но теперь вымирающего, трудолюбивого, но хилого народа. Выздоравливает он нескоро и за это время успевает втянуться в труды и заботы окружающих его людей. И однажды ночью, у подножья скалы, отливающей оловом в лунном свете, он находит золотой песок. В Пуэрто-Анунсиасьон он обменивает его на семена, какие-то саженцы, сельскохозяйственные орудия и кое-что из столярного инструмента. Во второй раз он привозит оттуда в своей лодке пару спутанных по ногам свиней. Потом – тельную козу и молоденького, только что отлученного от матери бычка, и для этого животного индейцам – как некогда Адаму – приходится придумывать название, потому что такого зверя им еще не случалось видеть. Постепенно жизнь, окружающая Аделантадо, становится ему интересной. И когда по вечерам он купается у подножья водопада, девушки-индианки призывно бросают ему с берега маленькие белые камешки.

Наконец наступает день, когда он берет жену, и в этот день у подножий скал гремит шумный пир. Однажды ему приходит в голову, что если он и впредь будет появляться в Пуэрто-Анунсиасьон с золотым песком в карманах, то очень скоро старатели выследят его, и хлынут в эту неведомую им долину, и изгадят здесь все своей алчностью, злостью и ненасытностью. Желая обмануть закравшиеся в них подозрения, он начинает напоказ заниматься торговлей чучелами птиц, орхидеями и черепашьими яйцами.

И приходит день, когда он догадывается, что основал город. Быть может, он тоже испытал некоторое удивление, какое испытал и я, обнаружив, что глагол «основывать» можно употребить применительно к городу и с местоимением «я». А если допустить, что все города рождаются именно таким образом, то вполне можно ожидать, что настанет время, когда и в Святой Монике – Покровительнице Оленей будут построены памятники, мосты и аркады. Аделантадо планирует Главную площадь, строит Дом правительства. Потом составляет акт об основании города и закапывает его под камнем, на видном месте. Он указывает место, где будет кладбище, чтобы и сама смерть знала порядок. Теперь он знает, где есть золото. Но золото его уже не влечет. Он оставляет поиски Маноа, потому что гораздо больше его интересует теперь земля и еще – возможность устанавливать на ней свои собственные законы. Он не рассчитывает на то, что создаст нечто подобное земному раю, занимавшему древних составителей карт. В этом городе есть болезни, он не защищен от стихийных бедствий и ядовитых пресмыкающихся, насекомых и хищников, которые пожирают заботливо выращенных домашних животных; случаются здесь наводнения и голод, и часто человек оказывается бессильным перед гангреной, отнимающей руку. Но человек испокон веков приспособился переносить эти несчастья, и даже поражение – не что иное, как продолжение этой первозданной борьбы, составляющей один из самых истинных законов существования.

«Пусть золото, – говорит Аделантадо, – останется на долю тех, кто возвращается туда». И это туда звучит в его устах с оттенком пренебрежения, словно занятия и стремления людей оттуда – дело недостойное. Несомненно, природа, окружающая нас, несмотря на всю ее красоту, страшна и жестока. Но те, кто живет на лоне этой природы, находят ее гораздо менее суровой и гораздо в большей степени подвластной руке человека в сравнении с ужасами, неожиданностями, жестокостью и никогда не иссякающими угрозами существованию, которые подстерегают людей там. Здесь бедствия, болезни и естественные опасности принимаются как должное и являются составной частью довольно сурового порядка. Но в этом мире жизнь и не считают развлечением; здесь каждый инстинктивно понимает это и принимает ту роль, которая отведена ему в огромной трагедии существования. В этой трагедии, как и положено, имеется единство времени, действия и места: и смерть здесь орудует с помощью своих посланцев, которые являются в хорошо всем знакомых одеждах из яда, чешуи, огня и гнили или приходят в виде грома и молнии, которыми пользуются здешние боги в дни гнева точно так же, как пользуются ими боги, издавна живущие среди нас. Люди сельвы, согреваясь под солнцем или у костра, смотрят на жизнь гораздо проще, находя причину для радости и в утреннем тепле, и в богатом улове рыбы, и в дожде, выпадающем после засухи, а взрыв всеобщего ликования с песнями и барабанным боем вызывается такими простыми событиями, как, например, наш приезд.

«Должно быть, именно так жили в городе Еноха», – подумалось мне, и снова в моем сознании всплыл один из тех вопросов, которые одолевали меня в первые часы нашего прибытия. Мы как раз вышли из Дома правительства подышать ночным воздухом, Аделантадо указал мне на встающую стеной скалу, где на огромной высоте неведомыми мастерами были начертаны какие-то знаки; мастера эти могли подняться на такую высоту только по лесам, существование которых на этой ступени материальной культуры невозможно было даже допустить. В лунном свете различались изображения скорпионов, змей, птиц и какие-то еще, на мой взгляд, бессмысленные рисунки, которые, вполне вероятно, могли быть также знаками зодиака. Все мучившие меня сомнения совершенно неожиданно разрешил Аделантадо. Однажды, рассказал Основатель, когда он возвратился из очередного путешествия, его сын Маркос – тогда еще юноша – поразил его, рассказав историю великого потопа. В отсутствие отца индейцы рассказали юноше, что петроглифы, которые мы как раз в этот момент разглядывали, были сделаны одним человеком в те дни, когда вода небывало поднялась и река разлилась до этого самого места; тогда этот человек, видя, что вода прибывает, спас в огромном каноэ по паре различных животных. Ливень не прекращался долгое время, быть может, целых сорок дней и сорок ночей, и когда он кончился, то человек послал крысу узнать, прекратилось ли великое наводнение, и крыса вернулась к нему с маисовым початком в лапках. Аделантадо не хотел рассказывать своим детям историю Ноева ковчега, почитая эту историю выдумкой, однако, видя, что они знают ее с небольшим лишь различием, заключающимся в том, что вместо голубя появляется крыса, а вместо оливковой ветви – маисовый початок, Аделантадо поведал тайну родившегося города брату Педро, которого считал настоящим человеком, потому что брат Педро был из тех,