– Разве оно есть не во всех нас?

И опять Флер поглядела через плечо. Холли твердо выдержала взгляд, мягкое выражение ее лица не изменилось, но она ничего не сказала. Было что-то в ее манере, успешно отвергавшее все попытки встать друг против друга.

– Я однажды видела твоего отца, – продолжила Флер, и голос ее стал менее оживленным, когда она припомнила этот случай. Она медленно двинулась вдоль стен, проводя рукой по каждому предмету, мимо которого проходила.

– Когда же?

– Когда Джон повез меня посмотреть Робин-Хилл. Помню, как пылко твой отец говорил с нами об Искусстве и Красоте.

Холли посмотрела в сторону, и ее серые глаза, невидимо для Флер, затуманились.

– Да, он всегда так. Занимался искусством и…

– И женился на красоте?

– Поклонялся ей, я хотела сказать. Конечно, он считал мою мачеху очень красивой.

– Да. Мой отец ее тоже такой считал.

Флер вернулась в свой угол дивана. При виде доброй улыбки, которая ее встречала, она внезапно ожесточилась. Легко Холли быть милой и доброй, ее-то желание исполнилось!

– Ты знаешь, Холли, по-моему, ты просто чудо. Ты единственная из нас, кто вообще прорвался.

– Сквозь что?

– Сквозь семейную вражду! Враждовали наши отцы, а до этого их отцы, наши деды.

– Ах да! Но это же старая история?

– Силы она не теряет. В конце концов, именно это помешало нам с Джоном пожениться. Возможно, нам надо было уехать в Южную Африку, как тебе с Вэлом…

– Флер…

– …И все из-за нее.

– По-моему, ты несправедлива к Ирэн, – сказала Холли. Я думаю, несчастный брак – очень страшная вещь для обеих сторон.

– Наверное… Но не хуже, чем видеть, как тот, кого ты любишь, уходит к кому-то… – Флер сдержала себя и опять повысила голос: – Отцу выпало это. Но, как ты говоришь, это старая история, – вы с Вэлом достаточно счастливы за всех нас! Да, скажи мне, Джон устроился?

– Вроде бы да.

– Сколько, по-твоему, они пробудут в Америке?

– Джон говорит, что это навсегда…

Навсегда! Тогда и впрямь все кончено! Флер надеялась на любой другой ответ. Собственно, то же самое он сказал в письме, но в глубине сердца она все надеялась, что он просто побудет там, хотя бы и долго. Теперь она поняла всю безнадежность своих мечтаний, – здесь, где родилась первая надежда, безнадежность особенно полную. Все эти годы она, Флер, не изменяла воспоминаниям, желаниям и снам, и оказалось, что это – ни к чему.

Холли продолжила:

– По-моему, Джон считает, что Англии он не нужен. Он говорит, что в Америке неважно, нужен ты или нет, там ты все равно можешь стать полезным.

– Он уже пытался, – сказала Флер с горечью, которую больше не старалась скрыть.

– Что ж, он собирается попробовать еще раз. Конечно, ему кажется, что ему нельзя возвращаться. Он распорядился, чтобы я продала ферму.

– Как его мать?

– Она сейчас в Лондоне…

Это Флер и без того знала.

– …И, по-моему, поедет повсюду, куда Джон ее позовет.

– Тогда она опять получит его в собственность. Я знала, что так будет.

Они снова помолчали.

– Знаешь, Флер, – наконец тихо сказала Холли, – иногда лучше избавляться от прошлого, пусть умрет.

Такого совета, хотя бы и с самыми благими намерениями, Флер не могла вынести. Он жег ее, словно соляная кислота.

– Скажи мне, Холли, – прямо сказала она, и резкий свет мелькнул в ее глазах, – тебе нравился мой отец?

Холли заколебалась.

– Я… я его по-настоящему не знала. Мы редко виделись.

– Но ведь могли… когда вы вернулись в Англию? – Флер не щадила Холли. – В конце концов, ты вышла замуж за его племянника.

– Да, пожалуй. Но, Флер, некоторые вещи…

– Вот именно!

Флер так резко это сказала, что Холли была потрясена.

– Видишь, – продолжала Флер, – это в нас всех!

Глава 8

Сны

Все давно легли, а Флер сидела у открытого окна, не решаясь выглянуть в сад, чтобы не утонуть в воспоминаниях. Луна стала только ярче – как жестока ее красота для сердца, которое так долго смиряли, которое так долго ждало… Так долго желало!..

Ей вновь послышались мягкие слова Холли:

«Иногда лучше избавляться от прошлого, пускай умрет…»

Флер расслышала, как их мудрость откликнулась долгим вздохом ночи, в котором слилось все нежное, все преходящее, – шорох ласточки над ее птенцами, шелест розовых лепестков, растерянный трепет мотылька.

Здесь, в этой самой комнате, двадцать лет назад, страсть предъявила права на ее жизнь. Тогда, как и сегодня, лунный свет серебряными квадратами падал на покрывало; тогда, как и сейчас, одинокая и затерянная сова ухала вдалеке. Та же самая? Кто знает, как долго живут совы? Поближе – тогда или сейчас? – одна из лошадей в конюшне ударила копытом мышь и приглушенно заржала сквозь сладкий, неподвижный, благоуханный воздух. Здесь, сейчас, мотылек бился припудренными крылышками о закрытую створку окна, искал дорогу к луне, ослепленный тем единственным, к чему он стремился.

«…пускай умрет!»

Для ее утомленного сердца все это было едино, не прерывалось. Теперь она знала, Джон всегда был здесь. Достаточно ли в ней храбрости, достаточно ли горечи, достаточно ли она устала, чтобы признать поражение? В конце концов, что это такое, хранить верность… тени? Все равно это было! Настолько было, что она до сих пор могла ощутить тот поцелуй, увидеть себя, в маскарадном костюме, когда, приподняв юбки, она стояла перед Джоном, а он восторженно смотрел на нее и говорил:

– Это сон!

А она отвечала:

– Потрогай, посмотри… – И потом этот поцелуй, который похитил ее душу.

Флер открыла другую половинку окна, и усталый мотылек вылетел туда, в ночь.

Кто-то поскребся в дверь, словно кошка; Флер вскочила. Она не знала, сколько времени пробыла у окна. Лунный свет добрался до ковра и лежал на нем длинной полосой, чуть-чуть не доходя до двери, которая тихо отворилась.

– Кто там?.. – прошептала Флер, спеша пригладить прядь, которая упала на лицо, когда она вскочила с кресла.

Дверь мягко закрылась, низкий голос просто ответил из темноты:

– Я.

Луна освещала Флер сзади, и, волей-неволей, оттуда, от дверей, она казалась каким-то ангелом в мерцающем сиянии, словно сотканным из лучей. А он, сгусток тьмы, олицетворение ночи, поджидал ее в полумраке.

Вот он шагнул к ней во всей своей темной прелести. Волосы, лоб, глаза, шелк халата переливались и мерцали, как воды полуночной реки… реки забвения!