В ту же самую пятницу, приблизительно в то же самое время, когда Флер проезжала последний пригород, инспектор полиции, придерживая шляпу за поля, стоял в холле на Саут-сквер с таким напряженным видом, словно боялся, что плохо вытер ноги. Конечно, это было не так, он отличался особой аккуратностью, мало того – за годы своей службы в Скотленд-Ярде ему пришлось навещать множество великосветских домов, и они уже не наводили на него благоговейного трепета. Но в этом доме он столкнулся с тем, с чем прежде не встречался, и в ту же секунду понял, как несомненна главная истина его профессии – о людях ничего нельзя знать заранее. Профессионально приметливый глаз сразу же увидел Гогена и стал его избегать, что редко здесь случалось. «Они голые! – говорил этот взгляд из-под неодобрительного частокола бровей. – Да еще и черные!»

Тимс ушла доложить хозяину, который теперь неспешно спускался по лестнице впереди нее. Он только что вернулся из парламента и надеялся впервые за день хоть как-то прочитать газеты – там были сообщения об успехе Риббентропа в Москве и о вчерашнем взрыве. Да, Майкл надеялся, что его не потревожат до тех пор, пока он, снова заехав по дороге в парламент, не приедет на вокзал Виктория.

Когда баронет спустился, полицейский просунул широкую руку в нагрудный карман, выудил белую карточку и сверился с ней, прежде чем заговорить.

– Я обращаюсь к сэру Майклу Монту, члену парламента?

– Да.

– Это ваша карточка, сэр?

Майкл взглянул на нее.

– Да. Моя. Можно узнать, как она к вам попала?

– Ее нашли на теле человека, лишившего себя жизни. Иностранца, как мы считаем.

Майкл опять поглядел на свое имя, отпечатанное с граверной доски, не понимая, какая тут может быть связь.

– Боюсь, я не понимаю.

– Мы тоже пока еще не понимаем, сэр. Вышиб себе мозги у Памятника павшим, сэр, где-то ночью… простите…

Инспектор поглядел куда-то за плечо баронета и стал вертеть в руках шляпу. Майкл полуобернулся и увидел уголок крахмального фартука. Горничная не смогла покинуть холл – вид такого важного полицейского прямо «приворожил» ее, как она сказала потом поварихе.

– Вы больше не нужны, Тимс, спасибо, – через плечо сказал Майкл и, услышав, что она торопливо удаляется, повернулся к инспектору. – Да, я читал об этом в клубе, в срочной сводке новостей. Кто он?

– К сожалению, мы и этого не знаем. Никак нельзя установить личность. Я хотел спросить, сэр, вы не проехались бы со мной? Это бы помогло…

– Да, конечно.

Они ехали к моргу в молчании, разделяющем людей не хуже любого барьера. Инспектор молчал спокойно, как человек, привыкший выполнять свою работу и выполняющий ее сейчас. Эти минуты были для него не мрачней и не торжественней других, он мог припомнить поездки и похуже. Майкл молчал совсем иначе. Он вроде начинал догадываться, откуда взялась визитная карточка. Если худшая – и, видимо, единственная – догадка оправдается, он сделал что угодно, только не исполнил свой долг. Весь путь до полицейского морга подозрение окутывало его, словно затхлый запах.

В мертвенно-бледном свете морга полицейский устремил на Майкла серьезный взгляд и точным жестом отвернул угол простыни, будто все это входило в какой-то ритуал. Ну, конечно, он делал это и прежде, подумал Майкл, – но ведь не я, упаси Господи! Инспектор все глядел на него, когда Майкл, следуя глазами за его рукой, посмотрел на мертвеца.

Он и знал, и не знал, что ему предстоит увидеть. Теперь его покинули все сомнения. Это был Льюис – сперва не очень похожий, потому что затравленные кроличьи глазки были закрыты и запали, но явно загорелый и обветренный, несмотря на тусклое освещение. Небольшое бурое отверстие в правом виске говорило о том, как именно он покончил с собой. Запачканная пилотка, водруженная кем-то под аккуратным утлом, скрывала неведомо какой ужас.

Майкл только подумал: «Бедняга! Сколько раз он спасал мою жизнь, а я не пошевелился, чтобы спасти его».

Инспектор снял простыню, и Майкл увидел, что Льюис, верный себе до конца, умер как солдат. Его худая фигурка застыла по стойке «смирно» в последнем мундире, который ему суждено было носить, – в полном обмундировании испанского ополченца. Куртка на молнии, офицерский ремень с пристегнутыми к нему флягой, жестяной кружкой и иззубренным охотничьим ножом; вельветовые бриджи, один тяжелый башмак (второй, вероятно, потерялся, когда труп везли от памятника, и худая нога жалко торчала из штанины).

Майкл понял, что в глубине души он все время этого страшился. Он припомнил блеск в глазах своего ординарца, когда тот сказал:

– На этот раз русские их остановят, вот увидите!

Для истерзанной жизни Льюиса, состоявшей, в сущности, из этой горячечной веры, пакт с Риббентропом стал смертельным ударом.

Не отрывая глаз от Майкла, инспектор сказал:

– Мы решили, что он иностранец, судя по одежде. У вас в последнее время не крали бумажника? А то как у этого парня оказалась ваша карточка?.. В отчете мы запишем его неопознанным, если…

– Нет, инспектор, – резко ответил Майкл, хотя редко использовал тон социального превосходства. – Этот человек не иностранец и не вор. Я могу его опознать. Его фамилия Льюис. Младший капрал Льюис, Рональд Артур, родом из Майл-Энда, служил в…

И Майкл сообщил название собственного полка.

– Сражался при Амьене и Аррасе, награжден за битву при Ипре. Может быть, вы могли бы внести это в свой протокол?

Инспектор пошаркал ногами по холодным каменным плитам, дожидаясь, когда вышестоящий скажет что-нибудь еще в том же вполне понятном тоне. Но губы у Майкла горестно сжались. Зачем напускаться на полицейского? Он только выполняет свой долг. Если бы и он выполнил свой!

– Наверно, он и застрелился так аккуратно, потому что служил в армии, – предположил инспектор, почтительно кивнув на темный кружок раны.

Если бы не торжественность обстановки, Майкл бы присвистнул. Вот горькая ирония! Жизнь, проведенная в боях за правое дело, подарила Льюису только одно: старый солдат знал, как аккуратно уйти из этой жизни.

Инспектор мрачно хмыкнул, прежде чем опять укрыть тело простыней. Майклу захотелось выяснить еще что-нибудь, и он спросил:

– Можно ли… Можно мне увидеть оружие?

– Что ж… – Полицейский выдерживал его взгляд, пока привой полицейской процедуры мерился силами с прочным стволом социального превосходства, – и сдался. – Что ж, вреда, по-моему, не будет. Но это «не для протокола», если вы не против, сэр.

Чуть-чуть поддел меня в ответ, решил Майкл. Ну, ничего – что для него все это?

Из запирающихся шкафчиков у другой стенки инспектор вынул картонную коробку и поставил ее на пустой стол. Коробка некогда хранила шесть дюжин консервированных сардин, но теперь прекрасно подошла для того, что осталось от жизни ординарца, – старого походного рюкзака и «гражданского костюма», аккуратно перевязанного шнурком. Майкл горестно и растроганно подумал о том, вернул ли Льюис библиотечную книгу.