* * *

Несколько минут Холли и Вэл полагали, что они спустились в гостиную первыми, как и хотели. Легкий ветерок из сада поигрывал занавесками в открытом до пола окне, наполняя комнату нежным благоуханием. Холли вспомнилась, как часто вспоминалась в дивные вечера зрелого лета, ферма в Южной Африке. Эта ферма была их первым домом, когда они поженились – совсем младенцами, казалось ей сейчас, – и там они провели двадцать счастливейших лет.

Холли никогда не жалела, что они вернулись в Англию. Зато она поселилась в Робин-Хилле, с любимым отцом, в тот год его жизни, который оказался последним. Мало того – встретилась наконец со своим девятнадцатилетним братом, Джоном, который оказался на удивление милым. Если б только она могла поделиться с ним своим счастьем, она бы с радостью это сделала.

Но все еще бывали времена, когда ей едва верилось, что в Уонсдоне она прожила двадцать лет с Вэлом в такой гармонии души и ума. Ее сразу околдовал вид на Меловые горы из ее окон, и в этот темный, бархатистый вечер она видела мысленным взором каждую деталь их очертаний. Здесь – ее родной очаг, и она любила его, несказанно любила. Они с Вэлом так подходили друг к другу, что каждый миг своей жизни она считала счастливым. А Джон сейчас в Америке… Найдет ли он там счастье? Холли очень этого хотелось, Джон такой милый!

Все эти мысли и воспоминания бессознательно проявились, когда она левой рукой ласково почесала правое ухо мужа, который наполнял ее рюмку старым шерри, извлеченным к случаю из доисторических запасов ее деда.

Когда Холли брала рюмку, ей показалось, что ветерок доносит до нее быстро перешептывающиеся голоса. Повернувшись к окну, она увидела, что из сада входит Флер.

Едва перехватив взгляд кузины, Флер весело улыбнулась:

– До чего же мы привыкли к нашим английским цветам! А вот Александр в полном восторге от твоих роз, Холли. Ты должна назвать ему все сорта при дневном свете.

– Я не доставлю вам таких хлопот, – спокойно сказал Александр, внезапно появляясь из тени и вслед за Флер проходя в гостиную. – Роза – это роза, как ее ни назови.

– По-моему, Шекспир тоже так считал , – сказала Холли.

– А может, он хотел сказать «шерри пахнет шерри», – с улыбкой заметил Вэл, удачно переводя разговор. – Прошу вас!

* * *

Именно Флер первой спустилась вниз, быстро приняв ванну и переодевшись. Она даже не понимала, в какой спешке все время движется. Думала она об одном – вернувшись в самую сердцевину своего прошлого, она сделала страшную глупость. С тех пор как выяснилось, что вечером народу в доме будет еще меньше, чем ожидали, тяжелое чувство усиливалось с каждой минутой, пока ей не стало казаться, что она какой-то зверь на привязи. Не в силах выносить пустоту в гостиной, а может – собственное общество, она вышла в сад и стала бродить по дорожкам среди роз.

Ей хотелось воздуха и пространства, но она не находила ни того ни другого. Изгибы шпалер и решеток были сплошь увиты розами, воздух – напоен густым ароматом. Куда ни направляла она бесцельный шаг, едва взошедшая луна следила за ней сквозь листья и шипы, не давая очистить разум от драгоценных, болезненных и бесполезных воспоминаний. Здесь, в точно такой же вечер, она отдала свое сердце и получила взамен другое. Здесь, в точно таком же вечернем воздухе, переполненном запахами и надеждами, она уступила своим чувствам. В точно таком же темном и сияющем небе она нашла свою звезду, и с тех пор только за ней и следовала.

Она все шла, воспоминания шли за ней. Потом, на особенно крутом изгибе дорожки, она остановилась. Тяжелый и душистый цветок низко свисал с арки, клонясь под весом собственной прелести, словно явленный знак тех самых воспоминаний. Луна утонула в лепестках; Флер потянулась за ним, пригнула к себе, будто тоже могла бы в нем укрыться. И вскрикнула шепотом, не успев даже этого заметить.

– О Джон! – и вдохнула, вбирая всем телом невыносимое благоухание.

Так она простояла, может – секунды, а может – минуты, прижимая к губам прохладные лепестки, вдыхая их запах, пока голос рядом с ней не сказал:

– Вот как пахнет лунный свет!

То самое, что она сказала Джону в первый вечер!

Вздрогнув, она выпустила розу; та взвилась на прежнюю высоту, напуганная не меньше ее. Что-то нежное порхнуло на землю, и Флер увидела, что это – одинокий лепесток, оброненный, словно слеза. Она повернулась лицом к тому, кто сейчас говорил, быстро обретая внешнее спокойствие. Однако и розы, и она по-прежнему были «как цветы, на которые смотрят». Александр Баррантес чуть поклонился ей, здороваясь в своей безупречной манере.

– Простите. Я не хотел вас напугать.

Вроде бы он был искренен. Что же в нем так раздражает… и соблазняет? Новое раздражение, внешнее, пришло ей на помощь, и она сумела спокойно и ровно выдержать его взгляд.

– И все-таки…

Он хорошо принял укол, едва кивнул и отошел к тому участку дорожки, где лунный свет падал прямо, без препятствий. Он поднял лицо к луне, закрыл глаза, и Флер не могла отвернуться. В нем была красота, которой она не видела в мужчине; даже то, что он явно это понимал, не могло уменьшить для Флер ее очарования. Наконец он заговорил, не меняя позы. В этом было что-то соблазнительное и несообразное.

– Здесь, среди холмов, пахнет легендами, – медленно произнес он, и ноздри его дрогнули едва заметно. – Насколько я знаю, поблизости есть старинные земляные укрепления.

Тоном, каким отвечают любопытствующему незнакомцу, Флер ответила:

– Да, Частонбери-Ринг, – но из-под ресниц продолжала глядеть на него.

– Я так и читал, – ответил он.

– Вы много знаете.

– Совсем не столько, сколько мне бы хотелось…

Он внезапно открыл глаза, и Флер поняла, что он заметил ее взгляд; но даже не моргнул. Как ни в чем не бывало, он подошел к ней, ухватил ту розу, сорвал ее и медленно стал вращать, легко поглаживая, словно цветок мог что-то чувствовать.

– Видите ли, – сказал он, – знания – моя заветнейшая цель, мой Грааль, если хотите, только не знаю, святой ли…

Флер была бы рада съязвить, но он был явно серьезен.

– Вам кажется, что вы – странствующий рыцарь?

– Возможно.

Этого нельзя было оставить просто так.

– Тогда скажите мне, чего вы ищете здесь?

– Вы знали ответ с самого начала. Я хотел встретиться с вашей семьей.

– Что ж, вы встретились… со всеми нами.

– Не со всеми, по-моему.

Если он ждал, что Флер подтвердит это или оспорит, то зря. Она только спросила:

– Интересно нас изучать?

– Конечно, еще бы!

– Почему бы это?

– Потому что никто из вас не знает себя. Я не хочу вас обидеть, никого. Что уж там, я бы сам мечтал о таком качестве!