class="p1">– Рада видеть тебя в добром здравии, – обратилась Фетида к Кимону. – И тебя, муж.

Расцеловав Перикла в обе щеки, она проделала то же самое с Кимоном, при этом коснувшись пальцами его подбородка и задержав на нем неравнодушный взгляд.

– Фетида, – смущенно сказал Кимон, – знаешь, мы бы не нашли кости без тебя. Не хочешь ли взглянуть на них?

На ее лице промелькнула недовольная гримаса. Перикл видел, что Фетида пришла на агору не для того, чтобы смотреть на старые кости. Что-то подсказывало ему, что она предприняла это рискованное шествие и не ради него.

Перикл только что начал собирать осколки их дружбы, но теперь, увидев, как его жена смотрит на Кимона, он ощутил в груди неприятный холодок.

Скрыть беременность было невозможно, и Кимон заметно побледнел, когда его взгляд скользнул ниже. В этой ситуации Периклу ничего не оставалось, как только ждать, пока другой решает, может ли он быть отцом ее ребенка. Он дождался – Кимон расслабился и покачал головой. День был испорчен. Перикл и сам не понимал, откуда в нем этот гнев, но поделать с собой ничего не мог.

– Ты должна вернуться домой. Находиться в городе небезопасно.

Фетида посмотрела на него, и в ее глазах он не увидел радости.

– Если ты помнишь, я приходила в порт, когда флот готовился отплыть. Я не ребенок, которого можно отправить домой.

– Думаю… – начал Кимон, который явно чувствовал себя неловко. – По-моему, меня зовут…

Он поспешил уйти, оставив Перикла и Фетиду пререкаться друг с другом. Скифы наверняка слышали каждое их слово, и он видел это по нарочито бесстрастному выражению на их лицах.

– Иди домой, – рявкнул Перикл. – Если ты не заботишься о собственной безопасности, подумай о ребенке.

– Зачем ты это делаешь? – спросила она. – Хочешь произвести впечатление на Кимона? Со мной Маний и домашние рабы. Никакая опасность мне не грозит. Или ты сделаешь меня пленницей? Да? И мне можно будет выходить только с твоего позволения?

– Почему бы и нет? – зло прошипел он. – Разве ты видишь здесь жену Кимона?

– Я вижу женщин, – возразила Фетида.

– Шлюх и рыночных торговок, – бросил он, указывая на агору. – Тех, у кого нет своих рабов.

– Я была вполне свободна на Скиросе, – парировала она. – И до того, как вышла за тебя замуж.

– Что ж, возможно, такова цена, – процедил он сквозь зубы.

– Вот как? За что же? За то, что меня приняли в твою драгоценную семейку? За то, что твоя мать открыто насмехается надо мной?

– Или за то, что тебе обеспечили безопасность? Спасли от голода? Не дали стать шлюхой для других?

Она попыталась влепить ему пощечину, но он был быстрее и отбил ее руку. В следующее мгновение понял, что сделал ей больно, и стыд захлестнул его, смешиваясь, как кислота, с гневом.

– Иди домой, Фетида, – повторил Перикл.

Она уставилась на него большими глазами, потом резко повернулась и направилась прочь, по пути сказав что-то Эпиклу. Тот даже отшатнулся, словно от ужалившей его змеи, и потер подбородок. Перикл знал, что заплатит за это, когда снова увидит ее. Он обошелся с ней слишком сурово, жестче, чем хотел. Его задело ее поведение, то, как она смотрела на его друга, как будто на тех треклятых ступеньках стоял один лишь Кимон.

– Что ж, пусть лучше ненавидят, чем не замечают, – пробормотал Перикл себе под нос.

Не самое благородное чувство, но и настроение было не самое подходящее для возвышенных эмоций. Взгляд его упал на кости Тесея. А что бы сделал на его месте древний царь? Останки уже снова накрыли, но мысль не уходила. Внезапно, без всякой на то причины, настроение поменялось едва ли не на противоположное, и он решил извиниться перед женой. И, может быть, даже объяснить, почему приревновал ее к другу.

Кимон стоял неподалеку, разговаривал с одним из капитанов, которые тоже начали расходиться. Некоторых Перикл знал и, подойдя ближе, поздоровался.

– Ты… готов? – спросил Кимон.

– Да. Мне жаль, что так получилось.

– Я ничего не видел, ничего не слышал, – сказал Кимон. – Пойдем, у меня есть амфора кипрского вина. Если ты не против, я бы вылил немного на могилу твоего отца.

Тронутый этим жестом со стороны друга, Перикл благодарно улыбнулся. Сам он даже не знал толком, где похоронен отец Кимона и уцелела ли его могила после нашествия персов.

– Я рад, что ты дома. В городе без флота слишком тихо.

Кимон рассмеялся:

– Зима – время для ремонта кораблей и пополнения запасов, чтобы весной без задержки выйти в море. Мне нравится такая жизнь. Клянусь, им придется убить меня, чтобы отнять все это.

– Даже если они сделают тебя архонтом? – спросил Перикл.

– Даже и тогда, – ответил Кимон, как будто не заметив язвительной нотки в голосе друга. – Мое место в море. Не здесь. Проведу в городе зиму, присмотрю за установкой новых килей и ремонтом, а потом снова уйду в море.

– Но ты же будешь здесь на празднествах в честь Диониса?

Кимон замялся, поняв, чего хочет Перикл.

– Я постараюсь, но если меня позовут… Наш союз работает. Это нечто новое, небывалое. Возможно, он и не возник бы, если бы не вторжение персов, но в любом случае твой отец предвидел это. Наверное, это и впрямь дело всей моей жизни.

Он увидел разочарование на лице Перикла и схватил его за шею.

– Ну ладно. Покажи мне гробницу Ксантиппа. Хочу почтить память великого афинянина. Ты же не против? А уж вечером будем пить и есть, петь и рассказывать истории. Хорошо?

Перикл кивнул. Половина афинян ухватилась бы за такое приглашение обеими руками. Он подавил боль и гнев и заставил себя улыбнуться. Кимон – благородный человек, напомнил он себе. И все это было бы неважно, если бы Фетида не была в него влюблена.

23

Самый темный день в году миновал. По утрам, до восхода солнца, было еще морозно, но случавшиеся иногда безоблачные дни обещали весну. На ночь Перикл обычно оставался в Афинах, в отцовском доме, вместо того чтобы каждый вечер возвращаться в поместье. Помимо исполнения обязанностей главы семейства и хорега в театре, он по мере возможности посещал заседания суда и принимал участие в обсуждениях, которые проходили в собрании. Там Перикла уже хорошо знали – его выступления были точными, ясными и всегда по делу.

Поначалу он удивлялся, что никто другой не высказал тех соображений, которые ему представлялись полезными и важными. Некоторые мужчины произносили тысячи слов, не сказав почти ничего по сути, как будто их единственная цель состояла в