Ж. Гален, современник автора «Сновидения садовника», развивая схожие идеи, более определенно говорит о короле «по праву», который только и может обрести дар излечивать больных благодаря миропомазанию. «Но если кто-либо, не являющийся королем по праву, своевольно помазался бы, то он тут же был бы поражен болезнью Святого Ремигия (чумой)».

С явным ослаблением религиозного элемента при толковании сущности передачи королевской власти стали отрицать и необходимость коронации в Реймсе. Ж. Гален, а позднее, во второй половине XV в., П.де Гро утверждали, что король может совершить церемонию коронации и миропомазания там, где он пожелает. И не обязательно это должен делать архиепископ или епископ. П.де Гро при этом подчеркивает, что «король никоим образом не подвластен тому, кто его коронует или мажет священным елеем», тем самым ясно давая понять цель пересмотра традиционных взглядов на коронацию и миропомазание.

В итоге в первой четверти XV в., юристы сформулировали чисто правовую концепцию передачи королевской власти. Как писал в 1418 г. Жан де Тер-Вермей, «во Франции корона подлежит действию права обычая и является преемственной и передаваемой в силу одного лишь обычая». Более того, при этом отрицалась наследственность короны в частноправовом смысле. «Корона Франции ни наследственна, ни выборна, поскольку никто не выбирает. Ее преемственность другого вида, установленная правом, т. е. обычаем королевства… Ведь короли Франции никогда не имели обычая распоряжаться королевством по завещанию, и преемственность обеспечивалась силой лишь одного права обычая… а потому старший сын короля или другой преемник не может быть назван собственно наследником того, кому является преемником; это простая, а не наследственная преемственность, осуществляющаяся в силу обычая, по которому передается корона».

Таким образом, передача короны и власти происходит только по праву, или закону. Это не означало отрицания божественного происхождения власти. Власть от Бога, но однажды полученная от него, она далее передается по праву преемственности независимо от коронации и миропомазания. Поэтому она как бы постоянно присутствует, переходя от одного короля к другому сразу же, как только один из них умирает. Но умирает человек, король же как носитель власти не умирает никогда, поскольку не умирают корона и власть.

Но коль скоро король не распоряжается короной и королевством как своей собственностью и не может их передавать по завещанию, то следующим логическим шагом в развитии этой правовой концепции было признать корону неотчуждаемой, окончательно лишив короля права передавать ее по своей воле, обделяя законного преемника. Принцип неотчуждаемости, ранее установившийся в отношении королевского домена, в первой половине XV в. был распространен и на корону.

Ж. Жювенель дез Юрсен писал по этому поводу: «Король не может обессудить своего наследника или преемника, совершив отчуждение и передав королевство в руки другого, а не того, кому оно должно перейти по наследственной преемственности, так что если у него есть сын, то он не может его лишить наследства и сделать так, чтобы королевство досталось не ему». Он имел в виду вполне конкретный прецедент лишения королем своего сына права наследовать корону — договор в Труа 1420 г. и королевский, и парламентский акт, по которым дофин Карл, будущий король Карл VII, был объявлен недостойным короны. Поэтому он продолжает: «Что касается сына, то как ясно сказано в законе (Дигесты 28.2.11), он при жизни отца считается и признается сеньором по праву, в соответствии с которым не может быть лишен без своего согласия короны; но согласие это он может дать лишь в отношении себя, но не других людей его крови… Сам же король не может лишить наследства своего сына без причины справедливой, священной и разумной, а также и без суда; и необходимо, чтобы все это было совершено в присутствии представителей трех сословий королевства, самого короля и 12 пэров; необходимо, чтобы причина лишения сына наследства была им всем известна и перед ними или их депутатами изложена и чтобы выслушан был сын и проведен обычный судебный процесс».

Многие из этих условий при провозглашении дофина Карла недостойным короны соблюдены не были, поэтому, по мысли дез Юрсена, этот акт был незаконным. Кстати сказать, именно после этого прецедента право неотчуждаемости французской короны окончательно утвердилось, так что впоследствии попыток обойти права законного наследника больше не было.

Идея неотчуждаемости короны естественно вытекала из правового принципа неотчуждаемости домена, или суверенных прав короля. Ведь корона, королевство — это не что иное, как тот же домен и суверенные права. Но принцип неотчуждаемости домена имел в виду невозможность незаконной передачи кому-либо части домена и прав, а принцип неотчуждаемости короны — всего домена и всех прав. Поэтому, обосновывая причину, по которой король не может лишить сына наследства, Ж. Жювенель дез Юрсен прямо ссылается на неотчуждаемость домена: «…король не может отчуждать часть своего королевства, или наследства… и он клянется при коронации, что не будет отчуждать что-либо из своего наследства».

Органичным следствием этой теории преемственности короны было представление о короле лишь как о пожизненном пользователе короны и управителе королевства. «Собственно говоря, король может лишь при жизни управлять и пользоваться королевством, и его родственники, особенно самый близкий из них, при его же жизни обладают правом на королевство». Таким образом, была подведена теоретическая база под принцип неотчуждаемости домена и королевства. По отношению к ним король не является собственником, что выражалось в том, что он не мог ими распоряжаться по завещанию и совершать те или иные акты полной или частичной передачи.

Закон престолонаследия, оформившийся в XV в., явился результатом, с одной стороны, стремления монархии к обеспечению непрерывной и бесспорной преемственности власти, а с другой — многовековых усилий, направленных на эмансипацию от церкви и создание сугубо правовых основ монархии.

Правовой дух в пределах вопроса о передаче власти восторжествовал над религиозным, и из сакральной концепции, таким образом, выпали понятия о наделении властью через миропомазание. Но для короля это означало ясное и недвусмысленное ограничение его власти. Став неотчуждаемой, корона вместе со всеми суверенными правами короля отныне не могла быть объектом его частноправовых распоряжений. С точки зрения логики данной политико-правовой мысли резонно было бы сделать еще один шаг и отнести суверенитет к атрибутам короны, а не оставлять его пожизненным достоянием короля. Но в отличие от Англии, во Франции он сделан не был, и суверенитет, хотя и неотчуждаемый, остался достоянием короля.

Все эти юридические тонкости политической доктрины были, конечно, доступны лишь весьма образованным людям. Для остальных, судя по литературе эпохи, закон престолонаследия заключался в передаче короны от отца к сыну или другому близкому родственнику, за исключением женщин и родственников по женской линии. Последнее условие было всем понятно и всеми одобрено, поскольку благодаря ему французский престол не мог занять иностранец. Учитывая довольно развитые национально-монархические чувства и представления, можно понять, насколько важно было для многих французов, чтобы престол занимал «уроженец королевства». Именно это соображение сыграло немалую роль еще в 1328 г., когда были отвергнуты права на престол Эдуарда III Английского и королем был избран Филипп Валуа.