цирк с конями! Ещё раз такое увижу, выпорю обеих и разбираться не стану. А ты чё встал, слюни развесил⁈

— В смысле⁈ — обалдел я от такого поворота. — Я-то здесь при чём?

— При всём! Разберись со своими бабами, чтоб я больше этого не видел. Понял меня⁈ — закончил Валерич и с чувством выполненного долга похромал обратно, к центральной часовне.

— Вот это нихуя себе, — пробормотал я. — Ещё и виноват остался. Надюх, а ну пойдём отойдём.

Мы слегка отдалились от толпы зевак, которые и не думали расходиться, и я тут же насел на уши подруге:

— Надь, чё происходит-то? Ты давно на людей бросаться начала?

— А чего она постоянно возле тебя трётся? — указала пальцем в сторону медички она. — Я как ни посмотрю, щебечет сидит, глазки строит.

— А ты мне жена? Я, может, что-то упустил? Мне казалось, мы с тобой этот вопрос уже проработали.

— Ой, да пошёл ты, козлина дикая! — рявкнула она, развернулась и нервной походкой удалилась с глаз.

— Вот это я попал так попал…

Я почесал макушку и вернулся к месту схватки. Люба уже более-менее успокоилась. Она смотрелась в маленькое зеркальце и пыталась обработать раны на лице. Досталось ей, конечно, знатно. Минимум неделю будет в синяках ходить, да и ссадины вряд ли быстрее заживут. На меня она бросила какой-то странный взгляд. Вроде и злой, но в то же время жалобный. Хрен этих женщин разберёшь.

— Ну, вы чё встали? — обратился я к зрителям. — У вас дел других нет?

Народ недовольно загомонил, но всё же начал расходиться. Наверняка им было очень интересно, чем всё закончится. Ещё бы, жить в постоянной рутине, в маленьком замкнутом пространстве, и вдруг такое! Пересудов теперь на месяц минимум, а то и больше. Это если, конечно, что-то более значимое не произойдёт. А мир вокруг сейчас сюрпризы очень часто преподносит, так что, может, ещё обойдётся.

— Ты как? — Я присел рядом с Любой.

— Не очень, — поморщилась она. — Всё лицо болит.

— Прости за неё, — зачем-то начал оправдываться я. — У нас с ней ничего нет и никогда не было. Не знаю, что на неё нашло.

— Мы, женщины, так устроены: любим себе выдумывать то, чего не существует, — на полном серьёзе заявила она. — Она успокоится, просто дай ей время.

— А ты?

— А что я? Со мной полный порядок. На людей бросаться не планирую, если ты об этом.

— Не об этом, но такой вариант тоже подходит.

— Ладно.

— Угу.

И вот хрен знает, что ещё сказать. Молчать вроде тоже нелепо, а говорун из меня никакой. К тому же рядом с Любой я постоянно чувствую какую-то неловкость. Да, она мне нравится, и даже очень, но почему так путаются мысли — не могу объяснить. Сейчас пора бы уже уйти, дочистить ружья или заняться ещё чем-нибудь полезным, но я сижу возле неё, как пень, и не могу найти повод, чтобы удалиться. А может, и не хочу его искать. Глупо. Чувствую себя прыщавым подростком. Впрочем, я никогда особой смелостью со слабым полом не отличался, хотя Надюхе комплименты на раз отвешивал. Скорее всего, потому, что знал: у нас с ней ничего не будет. А вот с Любой, кажется, я на что-то рассчитываю, оттого и веду себя, как мямля. Тьфу ты, аж самому противно.

Ситуацию спас Маркин.

— Могила, на секундочку можно тебя?

— Да хоть на две. — Я поднялся с плиты и снова склонился над Любой. — Ты точно в порядке?

— Да, до свадьбы заживёт, — усмехнулась она. — Иди, ждут тебя.

— Ага, — кивнул я и направился к Рустаму.

— Там с тобой поговорить хотят, — со слегка озабоченным видом произнёс он.

— Кто? — Не знаю почему, но снова подумал о чём-то нехорошем.

— Селиванов.

— А чё рожу такую скорчил, будто на нас демоны напали? — огрызнулся я.

— Тебе лучше самому посмотреть, — ещё больше скосомордился тот.

— Ну, веди, раз надо, — усмехнулся я и первым направился к восточной часовне.

Именно там, в самом дальнем углу, где брало своё начало кладбище, мы и держали Перепёлкина с Селивановым. Могилы там в основном старые, и их практически никто не посещает. Даже сейчас, когда эта земля приютила выживших, гости в этом углу — явление редкое. Разве что в качестве уединения, для серьёзной беседы.

Солнце ещё не спешило скрываться за горизонтом, но в отсутствие окон в часовне царил полумрак. Мэр лежал на боку, отвернувшись к стене, а у противоположной, на максимальном отдалении сидел Селиванов. Руки и ноги у обоих связаны, но это скорее в целях нашей безопасности. Бежать им, по сути, некуда, ведь за ворота по собственной воле люди сейчас не стремятся.

— Ты хотел меня видеть? — тихо спросил я, но голос всё равно гулко отразился от стен пустой башни.

— Поговорить надо, наедине.

— У меня от друзей секретов нет, — ответил я, имея в виду Маркина.

— Как скажешь, — не стал спорить Селиванов.

На несколько секунд повисла тишина. Было видно, что вчерашний авторитет пытается подобрать слова, и даётся ему это непросто.

— Ты ведь меня знаешь, — всё же решился он. — Меня здесь все знают. Я никогда никого не просил… Всего, что у меня было, я добился сам.

— Мы о личностном росте общаться будем? — перебил его я.

— Пусть договорит, — тронул меня за плечо Маркин.

— Я в жизни много ошибок допустил, и этот ублюдок, — он кивнул на Перепёлкина, — одна из таких. Ты пойми, он слишком крепко держал меня за жабры. Я ведь понимал, что он мудак и не нужно делать так, как он просит.

— Так зачем делал?

— Я это и пытаюсь объяснить. Мы с ним много дел натворили, тогда, в прошлом, и хорошими их не назовёшь. Когда я понял, к чему всё идёт, заднюю включать было уже поздно, и я всё глубже погружался в дерьмо. Если бы люди вокруг всё узнали, мы бы вместе вылетели с кладбища… Мне пришлось его поддерживать.

— И чего ты хочешь от меня?

— Я решил проблему. — Он поднял на меня взгляд. — Тебе не придётся делать грязную работу.

— В смысле⁈

До меня постепенно начала доходить суть происходящего: почему Маркин смотрел так смущённо и почему Перепёлкин не реагирует на обвинения в свой адрес. Селиванов его убил и теперь просит для себя амнистии. Но вот вопрос «для чего он так поступил?» остаётся открытым. Сомневаюсь, что всё это ради того, чтобы избавить меня от грязной работы.

— Прости, я не уследил, — виноватым голосом произнёс Рустам. — Отвлёкся на шум, а когда вернулся, всё было кончено.

— Я не хочу подыхать, командир, давай договоримся? — вставил своё слово Селиванов.

Я