Я иду вслед за Броком в бальную залу, где мы притворяемся, будто проверяем, как тяжелый бархатный занавес будет двигаться на системе шкивов, которую он сооружает. Деклан строит для Евиного выступления разукрашенную сцену. Дерево отвечает на его прикосновения, и на выбеленных досках под его пальцами возникают узоры, спиральные углубления которых сами заполняются золотой фольгой. Брок превращает залу вокруг сцены в живой сад. Каждый день здесь появляется чуть больше плодовых деревьев, лоз и цветочных завес. Глядя сквозь ветви цветущего апельсинового дерева, я смотрю на Еву и вижу, как ее ноги неожиданно цепляются одна за другую, точно крючья, и она с размаху падает на бедро. Потом в раздражении пинает пол, и веснушки резко выделяются на ее покрасневшем лице.

– Еще раз, – говорит Хелена, и Ева, поднявшись, встает в прежнюю позицию, хотя я уверена, что от падения у нее остался синяк. Филипп с бесстрастным лицом наблюдает за происходящим, опираясь на трость, а другая его рука подвешена на перевязи, под рубашкой отчетливо выделяются бинты. Мы вычислили распорядок его дня. Он устает от прогулки по дому и крепко спит после обеда, так что чуть более длительный или чуть более глубокий сон не привлечет ничьего внимания. Я вижу, как кольцо блестит у него на пальце глубоким, зловещим красным цветом.

– Что он делает? – шепчет мне Брок, двигая занавес вдоль перекладины.

В зале появляется Мальте, в руках у него потертый саквояж из кофейно-коричневой кожи – тот же самый, с которым мы видели его в тот день в Копенгагене. Он что-то тихо говорит Филиппу, и они вместе поворачиваются и начинают взбираться по лестнице.

– Сегодня ничего не получится. Дом кишит гвардейцами, – шепчу я Броку, перебирая в пальцах тяжелые складки занавеса.

– Якоб сделал только одну порцию снотворного. И мы не можем позволить себе потерять еще день, – шепотом отвечает Брок. Он тянет за шнуры, чтобы проверить, как работает занавес, и тот успешно раздвигается в стороны. Мальте возвращается уже один, и саквояжа при нем нет.

Камни. В саквояже должны быть камни… Филипп собирается устроить для короля какой-то показ, и камни – обязательная часть этого. Я подкалываю нижнюю кромку занавеса с обратной стороны и снова думаю про записи о драгоценных дарах, предназначенных для всей королевской семьи. Какой смысл подкупать правящее семейство ничего не стоящим стеклом?

Мне нужно увидеть, что находится в этом кожаном саквояже.

Мои нервы напряжены так сильно, что я едва притрагиваюсь к еде. Дорит кивает мне, когда протягивает Броку поднос с обедом для Филиппа, и тот относит его в хозяйский дом и передает Якобу. Петер патрулирует коридор.

Наш отсчет начинается.

Дорит выдвигается на позицию.

– Может быть, обсудим, в какое время подавать каждое из блюд меню, утвержденного господами? – спрашивает она и раскладывает на столе бумаги, занимающие всю его поверхность. Это нужно, чтобы отвлечь Нину. Я, Лильян и Брок добираемся до комнаты Филиппа черными ходами. Мне кажется, будто мой желудок набит взведенными ржавыми пружинами, и они сжимаются еще туже, когда я замечаю в коридоре Еву. Она видит нас троих и останавливается, а потом отворачивается и идет дальше, словно ничего не видела.

Лильян занимает место в главном коридоре, а Брок возвращается немного назад, чтобы охранять лестницу для прислуги.

Я тихо стучусь в комнату Филиппа – пять раз, как когда-то стучалась к Еве, – и Якоб беззвучно открывает дверь.

Переступаю порог, и сердце мое начинает колотиться чуть быстрее. В комнате пахнет мылом, цветами и лауданумом. Филипп спит, дыхание у него тяжелое и медленное, и я чувствую первый укол вины.

«А что, если мы ошиблись?»

Но я рисковала своей жизнью, чтобы спасти его. Немного лауданума и маленькая временная подмена будут честной платой за это.

– Есть некая сложность, – шепчет Якоб.

– Пожалуйста, скажи мне, что ты шутишь, – говорю я, пока мои глаза привыкают к полумраку, царящему в комнате.

– Он не доел его, – сообщает Якоб, кивая на полупустую тарелку с жарким. – Я пытался уговорить его, но он сказал, что не голоден. Я дал ему чуть больше лауданума – возможно, это поможет, – но не посмел сильно превышать дозу. Я не могу так рисковать. Но сейчас все наши расчеты полетели к чертям. Не знаю точно, сколько снотворного попало в его организм и как долго оно будет действовать.

Мой взгляд падает на кольцо. Руки Филиппа неподвижно лежат поверх одеяла.

– Тогда давай действовать быстро, – говорю я, делая глубокий вдох. Но когда подхожу к постели Филиппа, то невольно шепчу проклятие.

– Позови Лильян, – спешно поворачиваюсь к Якобу, для полной уверенности доставая нашу подделку. – Цвет не совпадает.

Я знаю, что память меня не подвела, но камень на пальце Филиппа поменял цвет. Я изучаю его, пока Якоб зовет сестру. Теперь он в подлинном кольце принял более глубокий красный оттенок, потемнев почти до черноты. Словно запекшаяся кровь вместо свежей.

Это все-таки другое кольцо? Или… камень действительно темнеет?

– Может ли он терять цвет потому, что окрашен магией? – шепчу я, когда Лильян возникает рядом со мной.

– Может быть, магия начинает терять силу, если ее применяли слишком давно? – неуверенно бормочет она. – Не знаю. Ничто из того, что я окрасила, не выцветало, – она касается фальшивого камня, и тот обретает более глубокий и насыщенный красный цвет. Она протягивает его обратно мне, но я колеблюсь. Лильян смотрит мне в лицо.

– Хочешь, я сама это сделаю? – спрашивает она наконец.

«Да», – думаю я, но вслух говорю:

– Я справлюсь.

Чувствуя на себе взгляд Якоба, я осторожно беру руку Филиппа и снимаю кольцо с его пальца. Он шевелится, вздрагивает с тихим стоном, когда я надеваю ему на руку обманку, а потом снова затихает.

– Иди, – говорю я Якобу и опускаю настоящее кольцо в его подставленную ладонь. Он бросает на меня долгий безмолвный взгляд, сглатывает, а потом уходит в свою чердачную каморку изучать кольцо под микроскопом.

– Купишь мне еще три минуты? – прошу я Лильян. Она кивает и, не задавая вопросов, возвращается в коридор.

Я еще раз смотрю на Филиппа, дабы удостовериться, что он по-прежнему спит, а потом начинаю обшаривать комнату. Я должна найти этот саквояж. Примерно с минуту я ползаю на четвереньках, и тут появляется Брок. Он подносит палец к губам в безмолвном предостережении и прячется за раскрытой дверью.

Я слышу голос Петера, отползаю за кровать и замираю там.

В коридоре звучит преувеличенно веселый голос Лильян, и я почти вижу, как она подпрыгивает, преграждая Петеру путь.

– Я тут подумала, – чирикает она, – что нужно обсудить с королевскими гвардейцами, как будет охраняться коридор, ведущий во флигель прислуги, и хотела бы показать тебе, какая мысль мне пришла в голову.