— Чувства и страсти — вещь опасная.

— Верно, но они могут быть и добрыми и восхитительными. Именно они и делают нас живыми, Кьяра.

Вцепившись в его шейный платок, она замерла, боясь спугнуть очарование момента. Лукас прав. Очень долго она не позволяла своему желанию проснуться. И сейчас оно подступило вплотную и рвалось наружу.

— О, Лукас, — прошептала она, — что нам делать с этой необъяснимой силой, которая влечет нас друг к другу?

Последовал стремительный и молчаливый ответ. Подхватив ее на руки, он внес ее в дом через приоткрытые двери. Толчок ногой — и они, щелкнув, закрылись.

От этого звука Кьяра пришла в себя.

Но вместо того чтобы оттолкнуть Лукаса, она впилась губами в его губы.

— Помоги Господи, я пытался с собой бороться, — шепотом признался он. — Но ты ведь поняла, как мне трудно отказаться от желанного.

— О, я тоже проявила слабость, — сказала Кьяра. — Такую слабость…

— Нет, ты сильная. — Лукас опустил ее и обхватил ладонями ее лицо. — Я еще не встречал никого, у кого была хотя бы половина твоей храбрости и решительности.

— Не такая я уж смелая. Когда я одна, мне порой бывает страшно, я не знаю, что делать.

— Теперь ты не одна.

Она не скрывала радости.

— Да. — И криво усмехнулась. — Пожалуй, сплетники говорят правду. Я до мозга костей порочна. Воспользовалась твоим отношением к сэру Генри и втянула тебя в мои проблемы.

— Втянула в свои проблемы? — Он рассмеялся. — Кое-кто найдет здесь другую причину, милая.

— Но…

Лукас приложил ей пальцы к губам.

— Давай не будем спорить на тему морали.

Да, это весьма кстати. Не хотелось ни о чем говорить. Не хотелось думать. Даже чувствовать ничего не хотелось, хотелось только близости с ним.

Кьяра лизнула ему кончики пальцев. Они оказались солоноватыми на вкус. Его руки были одновременно и сильными и ласковыми. Соблазнительный контраст. И эротичный.

Взяв его за руку, она положила ее себе на грудь.

У него загорелись глаза.

— Ты уверена?

Кьяра молча кивнула. Он заколебался.

— Я знаю, тебе уже пришлось намучиться, но мы честны друг перед другом. Нам нечего стыдиться и не из-за чего переживать. Зачем отказываться от своего выбора? Удовольствие поможет забыть о тревогах. Но не более того.

— Все так просто?

Лукас убрал с ее щеки завиток волос.

— Да. Женщины, с которыми я был близок, не питали никаких иллюзий насчет того, что я им предлагал. Ты знаешь все свои достоинства, Кьяра. Я знаю свои. Я хорош в постели. — Нагнувшись, он поцеловал ее в губы. — Сначала сюда. Потом в грудь… а потом между ног.

Ей показалось, что язык пламени лизнул ее в том месте.

— Я заставлю тебя поверить, что твоя жизнь не одна нескончаемая черная полоса.

В оконном стекле позади его головы неясно светились звезды.

— Что-то вроде ночного неба, да? — тихо спросила она. — Огромное пространство черноты, пронизанное редкими точками света?

— Я не настолько поэтичен, — пробормотал Лукас. — Но ты не далека от сути.

Ничем не прикрытая суть. Его мужественность была какой-то неистовой. Она словно сочилась из каждой поры. Кьяра погладила его по подбородку, попробовала на ощупь щетину, которая царапала ее во время поцелуя.

— Тогда покажи мне, Лукас. — Подбородок у него дернулся. — Покажи, как можно жить одним мгновением, не думая ни о прошлом, ни о будущем.

На этот раз он не колебался.

Одну за другой Лукас расстегнул перламутровые пуговки на ее ночной рубашке, которая слегка соскользнула и обнажила плечо. Бледный, серебристый свет луны высветлил кожу. Кьяра не испытала смущения. Она захотела увидеть Лукаса обнаженным.

Кьяра стащила с него сюртук и развязала шейный платок.

Потом настала очередь пуговиц на рубашке.

Застонав, он одним движением сдернул рубашку через голову.

Литые мышцы и сухожилия пришли в движение. Ей давно было известно, что он ничем не напоминает изнеженного денди. Широкие мускулистые плечи. Крепкая грудь. Узкая талия. Синяки на ребрах стали исчезать. Остававшиеся темные следы только подчеркивали контуры мышц, словно вырезанных из мрамора. Крупные соски. Поросль на груди — жесткая, темная, настоящая мужская, которую хотелось погладить.

— До чего же ты хороша в лунном свете, — тихо проговорил он, распуская ленту у нее на талии. — Как Венера. Тело матово светится на фоне черного бархата ночи.

А он был самим Аполлоном, богом красоты. Его кожа блестела словно золото, освещенная пламенем свечей.

Какие у него изящные руки. Их прикосновение было легким, как прикосновение весеннего дождя. Кожа на лопатках покрылась пупырышками.

— Я… — Ею вдруг овладела стыдливость, когда Лукас отогнул края лифа спереди. Она вцепилась в рубашку. — Должна предупредить тебя, я не похожа на других. Я худая. — Ей вспомнились старые обиды. — Я костлявая.

Лукас поднял голову.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты некрасивая?

Она поморщилась.

— Раз и навсегда забудь про Шеффилда. Он был грубой деревенщиной. И полусумасшедшим в придачу. — Его дыхание легко коснулось ее шеи. — Каждый изгиб, каждая выемка, каждый дюйм твоего тела — само совершенство. — Тут она почувствовала, что он озорно улыбается. — Но как ученой тебе нужны доказательства. Поэтому позволь я покажу тебе…

Кьяра вздрогнула, когда он провел языком по краешку ушной раковины.

— О, роскошно. А твоя лебединая шея, что может быть прекрасней?

Лукас слегка куснул ее, и она затаила дыхание.

— Ммм… Теперь подожди, пока я вот таким образом доберусь до кончиков пальцев. Но мне потребуется время.

— Ох, Лукас, — захихикала Кьяра.

— Потерпи и ни о чем не думай. — Легкие поцелуи покрыли ей впадинку на горле. У Кьяры закружилась голова. — У тебя отличные мозги в дополнение к прекрасному телу, но иногда они мешают.

Его шутка словно сняла с нее внутренний запрет. О, как ей захотелось отдать ему себя всю, целиком. Бедрами она прижалась к его бедрам.

— Постараюсь забыть про свой интеллект.

В ответ он тихо заворчал. Или зарычал? Глухо. Грубо. По-мужски. Этот звук отозвался где-то в самой ее глубине.

— Сделай божескую милость.

Она положила ладони ему на грудь, наслаждаясь видом мускулистого торса. Все-таки мужчины — это большая загадка. Не переставая удивляться, она погладила волосы на его груди, провела рукой до пояса и наткнулась на бриджи.