Царя Михаила встретили Ефрем и Катерина. Михаил чувствовал себя смущённо, не знал, о чём говорить, но митрополит благословил царя и повёл его по покоям, кои тоже были в большом запущении и опустошении, и в них шёл ремонт. Всё выскабливалось, очищалось после осквернения палат поляками, которые устроили в них таверну.

Катерина всюду ходила следом за царём и митрополитом. И чем ближе они подходили к покоям, где пребывала её семья, тем тревожнее у неё было на сердце. И она понимала эту тревогу. Испугалась ясновидица за юного царя, потому как стоило ему увидеть её дочь, Ксюшу, как та опалит его сердце единственным взглядом. Катерина уже хотела остановить царя, крикнуть, чтобы не входил в девичий покой. Но в сей миг дверь покоя распахнулась и на пороге появилась Ксюша. Она созревала рано, и к четырнадцати годам в ней уже прорезалась, хотя ещё и не вся, но такая притягательная стать и краса, что могла смутить и заставить заволноваться любое мужское сердце. Так и случилось. Юному царю показалось, что он увидел ангела. Освещённая лучами солнца, падающего из высокого окна, тонкая, в лёгком сарафане, облегающем всю стройную фигуру отроковицы, белолицая, с копною огненно-рыжих волос, с оживлённо сверкающими зелёными глазами, с улыбкой на милом лице, казалось, готовая взлететь, она застыла на пороге и смотрела на царя Михаила не спуская глаз.

И он, семнадцатилетний юноша, смотрел на неё неотрывно, боясь шевельнуться, дабы не спугнуть волшебное видение.

В сей миг к Ксюше подошла Катерина и строго сказала:

— Иди к братику, а мы тут по делу! — И хотела закрыть дверь.

— Подождите, тётушка Катерина! — крикнул Михаил. — Я догадался, что сие ваша дочь. Как её зовут, почему я не видел её в Костроме?

— Государь-батюшка, это моя дочь Ксюша. Но тебе незачем её знать и видеть. — И Катерина легко оттеснила Ксюшу за дверь и закрыла её.

— Но почему бы, тётушка Катерина, нам не поговорить, Господи?! — огорчился Михаил. Он растерялся, не зная, что ему делать, опустил голову и молча прошёл мимо Ефрема, направляясь к выходу из палат.

Молчали и Катерина с Ефремом. Им тоже было неловко оттого, что всё так нелепо случилось. Проводив царя до крыльца, где его ждали князь Черкасский и рынды, Катерина вернулась в свои покои и с болью в голосе крикнула дочери:

— Господи, непутёвая, зачем вышла? Почему не сидела возле брата?

— Но, матушка, я бежала за тобой: Андрюшка изревелся и звал тебя!

— О, Боже мой! Что мы наделали! — продолжала стенать Катерина.

А Ксюша стояла рядом и, ничего не понимая, пыталась утешить мать, ласкалась к ней, ладошками вытирала слёзы, которые невольно катились по лицу Катерины. Ксюша только удивлялась тревоге матери, у неё же было легко на сердце, она ещё не ведала того, что было ведомо Катерине.

Так и случилось, что отроковица опалила сердце юного царя, и оно не заживало до той поры, пока всё та же Ксюша не открыла царю Михаилу глаза на более достойную его любви душу.

В летние дни тринадцатого года сердце царя Михаила болело ещё и оттого, что он не мог вызволить из плена отца. И не было из Польши никаких вестей. А посланный туда дьяк Аладьев пропал, словно в воду канул. Юный царь убивался за судьбу отца, спрашивал у всех совета, как ему поступить. И тогда князь Фёдор Шереметев посоветовал царю:

— Ты, государь-батюшка, пошли, как было в прежние времена, досужих лазутчиков в Польское королевство. Всё и выведают и доложат.

— Да есть ли способные к тому?

— Найдём. И это уж моя забота.

Ан не враз нашлись опытные и смелые лазутчики. Однако в Патриаршем приказе вспомнили о Луке Паули и о бывалом монахе Арсении, которые служили ещё патриархам Иову и Гермогену. Их разыскал князь Черкасский. А князь Шереметев дал им наказ найти, где сидит в заточении отец царя, Филарет, узнать о его судьбе, а ежели удастся, то вызволить из плена.

Лука Паули уже сильно постарел, пеплом покрылись некогда воронова крыла волосы, лицо прорезали глубокие морщины. Но он был ещё по-прежнему крепок телом и духом и лёгок на ногу.

— Сделаем, что в наших силах, живота не щадя, — ответил он князю коротко и попросил: — Однако дайте в помощники молодого подьячего Антона Матвеева. Он в Патриаршем приказе служит, дюже смел и находчив.

Ещё несколько лет назад, когда Антон пришёл в Москву с обозом келарей из-под Антониево-Сийского монастыря, Лука, по просьбе Катерины и от имени Филарета, пристроил его в Патриарший приказ и многому там его научил, да больше тому, что нужно знать и уметь лазутчику в чужом стане.

Лишь только три россиянина собрались в путь, их привели в царские палаты, и царь Михаил сам сделал им напутствие:

— Порадейте за моего родимого батюшку, храбрые люди. А я вам век благодарен буду.

В середине августа, на третий день после Успения Пресвятой Богородицы, ещё до восхода солнца из Кремля выехал крытый возок, запряжённый молодым бахмутом, и взял путь к Смоленской заставе. В возке, в монашеском одеянии, сидели три сотоварища, которые уезжали в неведомое, во враждебную польскую державу. Там же события в эту пору развивались совсем не в пользу лазутчиков-россиян.

В Варшаве летом тринадцатого года вовсю шли военные приготовления. Король Сигизмунд и его сын Владислав, всё ещё считающий себя царём России, пришли в ярость, как только до них дошла весть о том, что на московский престол избран князь Михаил Романов. Весть эта пришла как раз в ту пору, когда до королевского дворца добрался дьяк Аладьев. Он потребовал, чтобы его представили королю. А уходя добиваться встречи с Сигизмундом, он отдал своему сотоварищу-паломнику, обретённому в пути, письмо, кое нёс из Москвы Филарету. У него будто сердце вещало, что поляки его не только не пустят к королю, но и бросят в заточение. Так и случилось. Близ дворца его схватили, затащили в подвал, обыскали, изъяли послание к Сигизмунду и заключили под стражу. Вскоре же обо всём было доложено Сигизмунду и Владиславу. Прочитав послание москвитян, оба пришли в гнев, сын потребовал от отца:

— Отец, дай мне войско! Я пойду в Москву и покончу с разбоем!

Сигизмунд и дал бы Владиславу войско, но такового под рукой у короля не было.

— Сын мой, ты же знаешь, что у меня нет и двух полков. И денег в казне нет, чтобы нанять войско.

— Но надо же что-то делать! — воскликнул нетерпеливый Владислав.

Он-то знал, что войско в Польше есть, но уже много времени король не платил ни солдатам, ни их командирам денег. И потому лихие гетманы увели войско к восточным и южным рубежам страны и там нападали на соседние государства, грабили чужие народы. Да больше всё россиян.

— Ты должен пойти в сенат и там требовать денег, — твердил сын.

— И сенат не поможет. Налоги и подати давно собраны. Новыми облагать нельзя, они уже и так непомерны. Крестьяне и работные люди живут в нищете.