как вы думаете, кто в этом виноват? Кого вы вините?

У мамы был такой вид, словно у нее голова закружилась. Она сказала клиентке:

– Вот детки пошли. Мы в свое время были куда проще.

Клиентка сказала:

– Не бывает стопроцентно счастливых людей.

– Но вы могли бы быть счастливой? – допытывалась Дана, не сводя глаз с мамы.

– Я счастлива, – вклинилась я.

– А я нет, – сказала Дана. – Мне кажется, я одинока.

– Ах, милая! – воскликнула мама и предложила ей поужинать с нами.

Мы обе были немного огорчены, когда Дана сказала:

– Спасибо, но я должна идти.

Она отказалась и от моего предложения ее подвезти, так что я проводила Дану по Линнхерст до автобусной остановки.

– Тебе бывает одиноко? – спросила Дана.

– Иногда, – призналась я.

– Потому что ты особенная. Людям трудно тебя понять.

Я пожала плечами, потому что считала себя обыкновенной, как яичница, но оценила комплимент.

– Тебе одиноко из-за того, что ты особенная?

– Нет, – ответила она, – мне одиноко по самым обычным причинам.

Мы дошли до остановки, которую отмечал бетонный столб, бугристый от множества слоев белой краски.

– Можешь не дожидаться автобуса со мной, – сказала Дана.

– Да ничего. Обязательно заплети волосы перед сном. Если будешь спать прямо так, на подушке, кончики посекутся.

Она ответила, что постарается не забыть.

– А все-таки, почему папа решил устроить для мамы эту вечеринку?

Лицо у Даны было доброе, но я почувствовала, как от моих ладоней к локтям пробирается холод.

– Наверное, потому что любит ее.

Может, на лице отразилось что-то, чего я не собиралась показывать. Наверное, поэтому она протянула ладонь и коснулась моей руки.

– Все вокруг всю жизнь любят тебя больше всех, а ты, похоже, этого даже не замечаешь.

Я напряженно рассмеялась.

– Мне нужно, чтобы меня любили не только родители.

Она прошептала:

– Я люблю тебя. Веришь?

В первую секунду я ничего не ответила. Словно меня внезапно одолело папино заикание, только слова застряли в голове, а не в горле. Иногда я сомневалась, действительно ли нравлюсь Дане. Она бывала саркастичной и даже язвительной. А вдруг и правда вокруг есть люди, любящие меня, просто они никогда в этом не признавались? Я подумала о Джамале, который сейчас был на расстоянии в шестьсот пятьдесят километров от меня, в Хэмптоне, штат Вирджиния. Любит ли он меня, пока готовится к экзаменам, приносит клятву верности студенческому братству, увивается вокруг дочек врачей, приглашает их поужинать, зовет познакомиться с родителями? Не считая воспитательницы в детском саду, никто, кроме членов семьи, никогда не говорил, что любит меня. Это шокировало, ошеломляло и очень будоражило.

– Вот видишь? – сказала Дана. – А ты даже не замечала.

Она покачала головой, будто не могла поверить, насколько я слепа, и развернулась на звук подъезжающего автобуса.

– У тебя разве нет ощущения, что мы будто давно знакомы?

– Есть, – подтвердила я, все еще не придя в себя от этого разговора о любви.

Голова кружилась из-за возможности того, что меня втайне обожали всю жизнь.

Поднимаясь в автобус по ступенькам, Дана грустно оглянулась через плечо.

– Ты не сказала то же в ответ.

– Чего не сказала? – крикнула я в закрывающиеся двери.

Она прошла на место у окна, но на меня и не посмотрела, хотя я стояла на углу и махала ей вслед, как ребенок.

* * *

Если папа начинает всерьез обдумывать какую-нибудь Грандиозную Идею, его невозможно переубедить. Когда он вознамерился открыть фирму «Седаны Уизерспуна», никто, кроме Роли, не верил, что это дельный план. Мисс Банни, царствие ей небесное, хотела, чтобы он устроился личным водителем к белым. Даже мама сомневалась в успехе этой затеи. Она думала, что ему, наверное, лучше пойти служить в армию, потом, по закону о правах военнослужащих, в колледж, а потом воспользоваться льготами для ветеранов и купить дом в городе Мэйкон. Он говорит, что нутром чуял: им с Роли суждено работать на себя. А теперь чуял, что маме отчаянно необходим официальный прием.

– Я это точно знаю, Звездочка.

– Но ведь я с ней провожу весь день, – спорила я, когда мы выходили из магазина канцтоваров. – Когда приближается большая вечеринка, она говорит: «Это же бессмысленно». А в сезон светских приемов у нее мигрени.

Папа поднял брови:

– Правда?

– Правда, – заверила я.

– А ты когда-нибудь слышала басню про лису и виноград? – спросил папа.

Он открыл бардачок и достал носовой платок с монограммой.

– У тебя что-то на подбородке.

Я коснулась платком лица.

– Нет, ей не завидно.

– Ты еще научишься просеивать то, что люди говорят, и понимать, что они на самом деле хотят сказать, – мы остановились возле салона. – Не спорь со мной. Когда-нибудь мы и для тебя устроим вечеринку.

– Я не лисица из басни, которая не может дотянуться до ягод и говорит, что они, наверное, кислые.

Папа нажал на кнопку, и стекло опустилось одним скользящим движением.

– Я серьезно. В твою честь тоже будет вечеринка.

Потом коснулся козырька фуражки, машина плавно поехала по подъездной дорожке, и я почувствовала, что улыбаюсь.

Они решили сообщить маме о вечеринке в понедельник вечером, пока та сидела на диване, попивала шнапс с соком и смотрела свои сериалы. Я только зашла в дом после школы, и тут услышала, как кто-то зовет меня театральным шепотом. Обернувшись, заметила папу и дядю, прячущихся в дверях гостевой спальни.

– Она там смотрит сериал, – сообщил Роли. – И ни о чем не подозревает.

– Ну не знаю, – сказала я. Эту фразу они слышали от меня на протяжении последних трех недель. – Согласуйте с мамой хотя бы дату, – молила я, пока они вносили авансы за ресторан, за услуги флористов, за канцтовары.

– Это сюрприз, Шорисс, – возражали они.

– Мама не любит сюрпризы.

– Она не хотела бы вечеринку-сюрприз из тех, когда приходишь домой, а гости выпрыгивают из-за дивана. Но сюрприз в виде нашей будущей вечеринки ей понравится. Поверь. Мы с мамой очень давно знакомы.

План был такой: я войду в гостиную, неся завернутые в бумажный конус розы, которые подаст мне Роли. Папа поставит музыку, Стиви Уандера I Just Called to Say I Love You. Нет, уверяли они, эта песня не слащавая. «Она иск-к-кренняя». Папа хотел, чтобы я шла в такт музыке, «как подружка невесты». Как только подарю цветы, папа подаст мне приглашение, я отдам его маме, а Роли сделает пару тысяч снимков.

– З-з-запомнила? – спросил папа.

Я закатила глаза.

– Кажется, да. Но ей это не понравится, вот увидите.

Дядя заявил:

– Она будет в восторге.

Папа предложил:

– Может, наденешь платье?

И надела: красное в белый горошек, которое купила за свои деньги в «Лернер Шопс». Даже обула кожаные туфли