княжич. — Маменька же отпустила кухарку на выходной. Гостей ведь не ждали. Так что… Что нашёл. Зато сам.

Он чуть покраснел от смущения, будто бы в его доме ничего дешевле лобстеров не кушают.

— Какое чудо, — захлопала в ладоши Лиза. — А есть майонез?

— Конечно! — обрадовался Андрей. — Конечно, есть.

Мы сели за крепкий деревянный стол. За огромными окнами уже стемнело, и загорелись фонари, выдирая из темноты роскошный сонный сад усадьбы Обуховых. Под одним из фонарей уютно раскинулась освещённая тёплым светом скамейка. Должно быть на ней хорошо сидеть по вечерам и слушать тишину.

Андрей живо разговаривал, раскладывая пельмени по тарелкам. Лиза смеялась его шуткам, а я с какой-то странной отстранённостью наблюдал за ними. На лице застыла нелепая улыбка. Какое непривычное тёплое чувство внутри. Приятная расслабленность, домашний комфорт. Неважно кто и что говорит, не имеет значение то, какие яства на столе. Главное это люди, что сидят вместе с тобой.

Илья, ты становишься сентиментальным?

Пельмени оказались чудесными. Много сочного мяса, нежное тесто, тающее на языке. А с майонезом это всё и вовсе становилось объедением! Мы лихо приговорили кастрюлю на троих, и потом ещё долго-долго разговаривали, потягивая прохладный домашний компот. Я рассказал Андрею о Канцелярии и Беке, и он так изумлённо удивлялся нашим злоключениям, что Лиза смеялась ещё громче. Княжич, в свою очередь, поведал о последней зоне, где едва не погиб новичок поддержки. Снова попался заряженный хранитель портала. Я торжественно обещал, что мы обязательно пойдём и закроем, наконец, серебряный прорыв, потому что бронза, по словам Андрея, это несерьёзно. Просто, как заявил княжич, с хранителями надо быть осторожнее, а остальное всё очень несложно.

Я не согласился с этим заявлением, но спорить не стал, и при этом удержал про себя догадки о Мордарде. Пусть мне с этими людьми и хорошо, но не все тайны им можно доверять. Да и вообще никому и никогда не надо открывать все свои тайны. Это очень опасно и, к тому же, неразумно.

Потому что люди меняются.

Или их меняют.

Вон, в моих покоях привязанный к стулу сидел один из ярких примеров таких изменений.

Часа через полтора наших спонтанных посиделок я получил сообщение на телефон. Открыл его.

«Закончили?»

Писал Варанов. Ох ты ж, ёжкин ты кот. Явился — не запылился, помощничек. С раздражением я положил телефон на стол, проигнорировав сообщение. Телефон снова прожужжал.

«Обиделся?»

Эта канцелярская обезьяна меня даже удивила настырностью.

«Сударь, вы ещё живы?» — набрал я торопливо.

«Выходи» — почти сразу же пришло мне в ответ.

Что за удивительная и совсем не присущая коллежскому асессору деликатность⁈

«За тебя⁈» отправил я в ответ.

— Застыньте, — вдруг сказал Андрей. Он ещё улыбался, но только губами. Глаза посуровели. — У меня во дворе человек. Возможно ваш преследователь. Не оборачивайся, Илья! Сейчас я встану, и выйду. Обойду его с другой стороны сада. Будь готов ко всему!

Телефон снова прожужжал.

«Выходи в сад. Сейчас».

Я обернулся, не обращая внимания на сердитое шиканье. На той освещённой скамейке под фонарём сидел человек в широкополой шляпе.

— Это не враг, — неуверенно сказал я.

— Ты его знаешь? — удивился Андрей, и почти сразу начал закипать, — он посягнул на границы моей резиденции. Никто не обладает таким…

— Возможно, это важно. Извини.

Я поднялся и подошёл к стеклянной двери, ведущей из столовой в сад.

— Я всё равно зайду с другой стороны, — упрямо произнёс княжич и торопливо покинул обеденный зал. Лиза растеряно посмотрела на меня.

— Всё будет хорошо, — успокоил её я, и вышел в свежий вечер.

Варанов сидел на скамейке, любуясь окружённым фонарями прудом. По центру водоёмчика стояла скульптура героического воина в доспехах. Возможно кто-то из предков Обуховых.

— Прежде великий был род, — сказал Варанов, когда я подошёл. — Один из тех, кто, быть может, отстоял корону российской империи в Балканских войнах. Это Святослав Обухов, один из верных людей государя-императора Анатолия.

— Чем обязан, ваше высокоблагородие? — не смог я напитать почтением это обращение. Прозвучало чуть презрительно, но Варанов никак не выразил недовольство. Он резким движением вытащил из внутреннего кармана конверт.

— Я обещал.

— Что же это? — я взял бумагу, внутренне надеясь, что это то, о чём подумалось.

— Завизированные бумаги на имя Василисы Фесенко, о том, что она находится на службе его императорского величества. Твоя девица теперь наш тайный агент.

— Не очень-то тайный, — заметил я. — Раз даже бумага.

— А ты не показывай её каждому встречному. Это на случай если её всё-таки возьмут, ведьму тою беглую. Первая Церковь уже получила особую директиву, данные о девчонке из их баз удалены. Она теперь полноправный член общества. Доволен?

— Допустим.

— Тогда я пойду. Хотел передать тебе это лично.

Он поднялся, поправил воротник плаща, подняв его. Из-за шляпы лица Варанова видно не было.

— Бек оказался с длинными руками, — грустно сообщил асессор. — Мне крепко прилетело сверху и пришлось свернуть всю операцию. Рад, что ты справился сам, Илья. Хорошо, что уцелел. Я пытался помочь, но меня отстранили. Нет доказательств. Вот и всё. Моя вина, прости.

— Как вас сюда-то занесло, ваше высокоблагородие?

— Ну, Илья, пожалуйста! — возмутился Варанов. — Ты не забыл, откуда я?

— Но зачем? Всё же провалилось.

— Я могу показаться редким мерзавцем, Илья. Я и есть редкий мерзавец. Но в твоём случае… Я не мог поступить иначе. Такое объяснение тебя устроит?

Я кивнул.

— Тогда всего хорошего, Илья Александрович.

Мысль родилась внезапно. Прострелила облегчающей яркостью.

— Погодите немного здесь.

— Чего? — удивился асессор.

— Сюрприз. Андрей, я тебя вижу!

— Я, кстати, тоже, — заметил, не оборачиваясь, Варанов. Княжич вышел из-за зарослей.

— Вы находитесь на моей земле, — едва сдерживая ярость, произнёс Андрей.

— Приношу свои извинения. Дело государственной важности, — привычно равнодушно ответил асессор.

— Андрей, прости, — поспешил вмешаться я. — Господин коллежский асессор принёс очень важную вещь. Я на минутку. Никуда не уходите. Можете пока поругаться.

Когда я вернулся, то за мною семенил Бек, и едва он оказался под светом фонаря рядом с Варановым, то с придыханием проговорил:

— Я Генрих Олафович Штольц хочу признаться в организации незаконного дела связанного с запрещёнными…

Дослушивать я не стал. Знал, что он будет говорить,