Высадив Никишина у вокзала, Давыдов поехал домой — устраивать быт. У самых дверей он столкнулся с Нарсежаком.

— Отыскал я знатока слуховых труб! — весело сообщил Федор. — Совсем старый дедок, но бодрый и много помнит. Какие у господина Балавинского планы на ближайшие дни?

— Это я сейчас выясню, — пообещал Денис.

Он уже наловчился разговаривать с Гольдовским особым голосом — голосом человека, изнемогающего от смертной скуки бытия. Это срабатывало: Олег тут же принимался звать на всякие встречи.

— Послушай, Денис, ну, сколько можно? — спросил искаженный телефонной линией голос. — Или мы завтра идем к Балавинскому, или ты будешь еще неделю ныть и тосковать!

— А что такое?

— Он на Пасху со всей семьей уезжает в Тверь к родне.

— Заранее едет?

— Ну конечно! Там тетка богатая, грех не приласкаться.

— Знаешь что? Давай сразу после пасхальной седмицы.

— Лучше бы раньше. После Пасхи у нас кое-какие дела затеваются… — неуверенно сказал Гольдовский. — Хорошо бы пораньше, понимаешь? А то ты для всех будешь еще чужой. Ты же в ложу еще не принят, даже разговоров о том не было.

— Давай я перед Пасхой исповедаюсь, причащусь и с чистой совестью к вам явлюсь, — предложил Давыдов. И стоял на своем до последнего.

Нарсежак слушал и посмеивался.

— Артист вы, господин капитан, — наконец сказал он.

— Станешь тут артистом… — проворчал Давыдов. — Слушайте, Федор, вы человек опытный, дайте совет. Я на днях иду в гости в очень небогатое семейство. Что бы такого принести, чтобы никого не обидеть: вот, мол, притащился барин с милостынькой?

— А дамское сословие там будет?

— Будет…

— К застолью тогда лучше хороших конфет и цукатов от Константинова прихватить, пастилы, медовых пряников. Но в меру! Чтоб не пудовый мешок. Еще дамы в небогатых семействах утешаются комнатными цветами. Привезите им горшок с чем-нибудь этаким, чего натощак не выговоришь. Но чтобы с цветочками! Кактуса они не поймут. И хватит для первого знакомства. Потом уж, если понадобится, придумаете и дорогие подарки… — подмигнул Нарсежак.

— Это не то, что вам кажется, — возразил Денис.

— А ничего мне не кажется, — усмехнулся Федор.

— Кто у нас присматривает за квартирой Балавинского? — решил сменить тему Давыдов.

— Презабавный тип. Я так думаю: медвежатник на покое. А прозвание ему — Сидор Карпович. Его рекомендовал сам Доренко! А Доренко в городовых чуть не сорок лет прослужил, он всю эту братию знает, как облупленных. Я думаю, наш Сидор Карпович всякие тайные полицейские задания уже лет двадцать исполняет.

— На покое, говоришь… А чем кормится?

— Чинит всякую механику, в хорошую погоду с точильным колесом выходит. Очень это для топтуна подходящая штука — точильное колесо.

— Еще кто?

— Красавчик. Молоденький совсем жулик. Но что-то такое сотворил — при одном имени Кошко башку в плечи втягивает, как черепаха. Вот он-то пленяет горничных и белошвеек.

— И Машу уже пленил? — уточнил Давыдов, имея в виду горничную Балавинских.

— Такое задание дадено, — подтвердил Нарсежак. — Да она балованная. Может, мне тряхнуть стариной? Я с горничными умею обращаться.

— Никто в здравом уме и твердой памяти не прозвал бы вас Красавчиком, господин Нарсежак, — покачал головой Денис. — А им подавай прекрасного телеграфиста или душку военного… В общем, садимся и планируем атаку на опустевшую квартиру Балавинского. Пункт первый: привезти сюда знатока слуховых трубок. Пункт второй: выписать из Питера двух опытных стенографистов. Это я беру на себя. Пункт третий: Сидор Карпович… Нет! Пункт третий — узнать, кто в том квартале трубочист. Трубочист знает, как расположены каминные и печные трубы.

Затем — добыть ключи от двери, ведущей на чердак… Сколько дверей ведет на чердак?

— В доме два парадных и две черные лестницы. Стало быть, и двери — две. Если только…

— Что?

— Там одна квартира на третьем этаже — целые хоромы. Может, у хозяев есть своя собственная лестница? Сделать ее нетрудно — пробить люк в потолке…

— А зачем?

— Не всякое белье прачке отдают. То, что стирают дома, обычно сушат на чердаке. Но я пошлю туда Крапивина, пусть разберется… И заблаговременно велю притащить на чердак стулья.

— Точно!

* * *

На следующий день Давыдову донесли: английский консул Ходжсон был доведен топтунами до входа в «Эрмитаж». Внутрь они не попали.

— Вот и поди знай, с кем у него там рандеву! — расстроился Денис. — Гераська-то еще не настолько освоился, чтобы следить и запоминать.

Но тут он был неправ. Выяснилось это, когда Давыдов нарочно вызвал с черного хода Гераську, чтобы показать ему фотографическую карточку Ходжсона.

— А он с тем усатым господином сидел, что вы давеча показывали. Усищи — во, плешь — во! Говорили по-аглицки. Только этот больше говорил, а усатый — кивал.

По описанию усатый больше всего был похож на Балавинского.

Насколько Давыдов понимал ситуацию, тем для беседы могло быть две: или Ходжсон проявлял интерес к кадетской партии, или ему понадобились московские масоны. И неизвестно, что хуже…

Но Балавинский в Москве — не единственный кадет, хотя и важная партийная шишка. Убедиться в том, что именно кадеты заинтересовали Ходжсона, несложно, если приставить к нему пару-тройку самых лучших филеров. А у кого их просить? Ох, опять у Кошко!..

После визита в Малый Гнездниковский Давыдов, перейдя Тверскую, зашел в Елисеевский магазин и набрал всего по списку Нарсежака. Потом остановил лихача и велел везти себя в хороший цветочный магазин. Там ему смастерили роскошный презент — горшок с цветущей азалией в корзинке с большими бантами. И наконец, он отправился в Третью Мещанскую.

Жили Никишины небогато. Давыдова приняли в тесной темноватой комнатке на первом этаже деревянного домишки. На столе стоял самовар, были выставлены чашки из «парадного» сервиза. Хозяйка, седая дама в черной кружевной наколке, безнадежно старомодной, подала яблочный пирог.

Давыдов не был великим знатоком человеческих судеб, но тут догадался: семейство знавало лучшие дни. Отец Никишина был, очевидно, чиновником, но рано умер, а богатой родни не случилось, вдове пришлось одной поднимать четверых ребятишек. И ладно бы мальчиков! Мальчик с четырнадцати лет — работник, мало ли требуется в ведомствах курьеров и посыльных? Но женщина сохранила осанку и девочек своих вышколила.

И говорить в этом доме следовало с ней.

— Елизавета Андреевна, я познакомился с вашим сыном по рекомендации господина Кошко, который очень хорошо о нем отзывался, — начал Давыдов. — Мне был нужен надежный помощник, и господин Никишин проявил себя наилучшим образом. Я сам из Санкт-Петербурга, выполняю тут важное задание. И если господин Никишин…