— Почти? — она сделала шаг мне навстречу, но, опомнившись, наоборот, чуть попятилась.

Разлука — вот извечный враг российских грёз.

Разлука — вот полночный тать в счастливой полночи,

И лишь земля из-под колёс, и не расслышать из-за гроз

Ни ваших шпаг, ни наших слёз, ни слов о помощи.

— Почти, — эхом повторил я. — Там, где постоянно холодно, я научился ценить тепло дома и близких людей, что щедро делились им со мной. На многое там научился смотреть иначе. И на многих. Моя жизнь, можно сказать, разделилась на до поездки и после, и теперь я на все смотрю иначе — на людей, на друзей, на близких. Нас учили ни о чем не сожалеть — сделанного не воротишь. Нас учили отпускать прошлое — оно мешает двигаться вперед. Нас заставили принять, что за свои поступки мы и только мы несем ответственность, которую нельзя перекладывать на других.

— Но любую ношу можно разделить с близкими, и она станет легче.

— Иногда свой камень надо толкать самому.

Какой беде из века в век обречены?

Какой нужде мы платим дань, прощаясь с милыми?

И почему нам эта явь такие дарит сны,

Что — дивный свет над песнями унылыми?

— Вы говорите страшные вещи, Ваше Высочество. Что же вас так сильно изменило, хотя и не сломало? Почему вы, даже находясь среди близких, все равно одиноки?

— Я не одинок, просто еще не переключился. Там, где я был, будто иной мир, отличный от этого. Сложно притворяться комнатной болонкой, будучи бойцовым псом. А когда вернулся — сразу как-то все навалилось. Много новостей, много событий. Потом узнал о вас — повторюсь, рад, что у вас все хорошо. Вы сделали правильный выбор.

— Правильный, — кивнула она с показной уверенностью, сквозь которую сквозила фальшь. — Я люблю мужа, он хороший человек. Да и вы, как я поняла, определились с невестами.

— Да. Не успел вернуться, как сразу окольцевали. Ну, почти, — грустно улыбнулся я. — Ладно, пойду, а то меня, наверное, уже обыскались. Прощайте и всего вам самого лучшего.

— Прощай… Сергей, — услышал я в спину, и даже через закрытую дверь до меня донеслись её приглушённые рыдания.

Быть может, нам не размыкать счастливых рук?

Быть может, нам распрячь коней на веки вечные?

Но стонет север, кличет юг, и вновь колёс прощальный стук,

И вот судьба разбита вдруг о вёрсты встречные…

(«Разлука». К/ф «Гардемарины, вперед!» )

Фух, это было тяжело! Тяжело смотреть на нее и не дать волю своим рефлексам. Я уже забыл, как на меня действует эта девушка! Вот только теперь это чужая жена, так что забудь о ней и засунь куда подальше свои мысли и желания! А ведь все могло сложиться по-иному… Ладно, чего тосковать о несбывшемся. Она, надеюсь, будет счастлива, но почему же так тянет в груди?

Все, глубокий вдох-выдох и забыть сюда дорогу. С ней никакая маска не поможет — будто видит меня насквозь. Чуть не поплыл от жалости к себе. К черту такие разговоры! Так и расклеиться недолго, а оно мне надо? Хочу кутить, гулять и заниматься развратом — в отпуске я или нет⁈

Надо бы, кстати, узнать, как там мои девчонки отдыхают. Или рано еще? Да, позже с ними свяжусь. Пусть задание я им выдал и очень сложное, но уверен, они справятся. А еще хорошо бы разузнать насчет моих льда и пламени… А с другой стороны, стоит ли ворошить прошлое? Не знаю, надо подумать об этом в спокойной обстановке.

— Вот ты где! — из-за поворота вихрем вылетела на меня Катя. Вот ответьте мне на вопрос — как она всегда меня находит? Следит, что ли? — Ух ты, какой!!! — с явным удовольствием заметила она, нарезав вокруг меня круг. — Прям красавчик! Пожалуй, надо тебя к себе наручниками приковать, а то украдут. Вы что думаете? — обратилась она к стоящим в охране гвардейкам.

— И под замок посадить, чтобы никто не видел, — подтвердила одна из них.

— Под замок? — призадумалась Катя. — Точно, в моей комнате есть как раз подходящее место, куда его можно приковать!

— Но-но! — с опаской отодвинулся я от нее. — Гордеевы не размножаются в неволе! Мы — птицы гордые и свободолюбивые.

— Вот мы насчет размножения как раз и проверим.

— Проверялка еще не выросла. И куда это ты на такой скорости мчалась, позволь спросить?

— Так тебя же искала.

— Зачем?

— За надом. Пошли со мной, — схватив меня за руку, она под завистливыми взглядами охраны потащила меня вглубь дворца.

Ну да, этим дай волю, огрели бы меня по башке дубиной и утащили в пещеру. Ну никакой цивилизации. Сменили шкуры на ткань, а как были дикарями, так и остались.

— Брысь, зануда, — спихнула она со стула моего старого знакомого.

За эти годы он раздобрел так, что морда в дверь не помещалась. А вот взгляд остался все тот же — презрительный и плюющий свысока на всех. Мысленно облив меня помоями, кот, гордо задрав хвост, удалился, а Катя сунула мне в руки листок бумаги.

— Вот, прочитай. Это твой текст на выступлении. Все помнишь? Выходишь, тебя целуют в зад, ты благодаришь. Все. Никакой самодеятельности. Прочти, запомни и сожги. Потому как это государственная тайна. Лучше бы, конечно, этот листок съесть, но сжечь тоже пойдет.

— Какая может быть тайна в этом тексте? — пробежался я по нему глазами. Суть она в общем выразила правильно, но где тут интрига, ради которой стоило разводить костер?

— Ты должен говорить от души, а не по бумажке. Значит, это тайна. Выучи и прорепетируй. Максимум театральности и пафоса. Давай, сделай так, чтобы даже я поверила в твой патриотичный порыв и заплакала от счастья.

Дальше мы репетировали. Она то и дело орала: Не верю! Больше трагизма, больше пафоса, больше эмоций! А я играл как не в себя. Стоя перед зеркалом, я прочувствованно произносил текст…

Но нашу репетицию прервала мама. Смахнув рукой непрошенную слезу, она поинтересовалась, что тут происходит. Узнав, она озадачилась.

— И зачем это? Регламентом твоя речь не предусмотрена. Отдашь честь, скажешь «Служу Империи» — и на этом все.

— Все?!! — охренел я и тяжело посмотрел на