По мере того как капральства завершали упражнения, бойцы отправлялись получать продукты. Артиллеристы сдавали зачет по стрельбе из винтовок и пистолетов в последнюю очередь и только на первом рубеже. Затем по приказу Белова выкатили на второй рубеж с трудом собранную картечницу и установили крепостное ружье. Свежие и уцелевшие связки камыша и прутьев унесли на триста метров, благо местность позволила это сделать, не намочив ног. Одна кассета на двадцать пять пуль ушла на пристрелку, хотя Белов с подзорной трубой корректировал стрельбу после каждого залпа. Что-то там с наводкой не ладилось, да и пули при встрече с грунтом вопреки ожиданиям красочных фонтанов грязи не поднимали, большей частью предпочитая бесследно уходить мимо цели. Но зато когда пристрелялись, в пару залпов разметали груду измочаленных связок камыша в мелкую труху, заодно порубили густые кусты и мелкие деревца на заднем фоне. Действие картечницы впечатлило всех присутствующих на рубеже без исключения, не приведи Боженька нам выйти гурьбой под прямую наводку адской мясорубки! Сомнительно мне, что самый мощный защитный амулет способен отклонить сразу пять тяжелых пуль.

В финале произвели пару выстрелов из крепостного ружья – больше для проверки работоспособности и ради любопытства, чем для учебы. Попали в земной шарик уверенно, а с более мелкими целями мои «боги войны» пока взаимности не нашли. Пучки картечи один за другим с грохотом ушли в неизвестность – корректировщик не смог засечь, куда именно. Трудно ожидать иного результата от вчерашних землепашцев, едва обученных обращаться с простейшим ружьем. Силы небесные, как же воевать-то будем?!

Заслушал отчет Прохора по расходу боекомплекта. К штуцерам оставалось еще порядка четырех с половиной сотен пуль на ствол, что более чем в три с половиной раза превышало возможности их гамионов. К «дербанкам» второй модели на поле боя у Длани собрали по двести цилиндрических тупоконечных смертей на каждую, к драгунским пистолетам штук по сорок, но «двустволок» у нас было больше всего – хватило оснастить всех рядовых и часть древичей.

Запас выстрелов орудия составлял четыре снаряженные кассеты и еще двести пуль россыпью, но магической энергии при полном заряде хватит только на сорок залпов. К «метле» четыре раунда по восемь выстрелов каждый: картечные стаканы снарядить не проблема, а вот с зарядкой гамионов возиться мне. По разнокалиберным пистолетам, которые получили некоторые древичи и обозники, статистика утешала – совсем безоружными перед лицом врага они не останутся. В Длани захватили пять тысяч сферических пуль к «дербанкам» первой модели, которых в обозе скопилось до восьмидесяти штук. Прохор с помощниками брался во время ближайшего привала порубить пару сотен пуль на части, получив аналог картечи для стрельбы из этих ружей в упор. Чтобы не утруждать людей, решили, что доставлять в боевые порядки эти привычные бойцам ружья будет особый кулан. Точнее, два, поскольку не принятые на вооружение пистоли каптенармус брался рассортировать, снабдить боекомплектом и навьючить корзины с ними на животных-подвозчиков. В результате этих манипуляций мои бойцы сохранят силы, маневр и получат огневое превосходство над врагом. Про запасы пыжей и прочего слушать не стал. Попросил Прохора проследить, чтобы солдаты после стрельб вычистили оружие, не жалея масла и ветоши.

Себе поставил задачу дозарядить в ближайшее время гамионы «метлы» и орудия. Без помощи суфлера придумал взять немного энергии из трофейных артиллерийских камней. Довольный моей сообразительностью Ральф подтвердил, что перекачка вполне осуществима, и пообещал раскрыть перед благодарным учеником и эту грань своего таланта.

Тир позволил не только определить метких стрелков и подтянуть навыки остальных до приемлемого уровня, но и помог натренировать слаженность действий подразделений. Свежеиспеченные сержанты, мастера и капралы вдоволь покомандовали. Солдаты, что называется, «вернулись в колею». Все вместе узнали свои возможности и обрели твердую почву под ногами, да еще и научились вопреки уставу стрелять лежа. Неплохо освоили технику стрельбы пятерками, которую моему подразделению пока суждено практиковать в качестве основной. Меткие стрелки по причине незначительного их количества пока тянули лишь на довесок.

Сержанты и мастера получили свои нашивки не зря. Для себя лично отметил еще такой положительный момент – стал называть по именам сержантов и некоторых рядовых.

А потом была гречневая каша – матушка наша и сухарь ржаной – отец родной. И марш на пределе сил сквозь тучи кровососов и булькающую зловонием трясину, местами по колено в густом вонючем киселе. Коварный ил стаскивал башмаки, боевые товарищи поддерживали оступившихся, несмотря на нешуточную угрозу самим уйти в трясину. Испытывая нас на прочность, накрапывал мерзкий дождик, отчего сырая, покрытая налетом водорослей и соляными разводами одежда совсем не грела. Помню печальные и облепленные мухами плачущие глаза усталых куланов… Но до намеченной стоянки отряд дошел без потерь.

Памятуя о самопроизвольном уходе в туман, но больше ради конфиденциальности предстоящих бесед, выбрал под резиденцию окраину «бивуачного» островка. В процессе чаепития и медитации у костра вручил своим офицерам патенты, столь любезно предоставленные в мое распоряжение ныне покойным интендантом.

Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, поэтому затруднения возникли с каждым счастливым обладателем «аусвайса». Капралам преподнести сюрприз не получилось, поскольку счел за лучшее уточнить, какими именами и фамилиями им удобнее воспользоваться, дабы попрощаться с «проклятым прошлым». Простые русинские солдаты Силантьев Петр Тимофеевич да Озоровский Ярослав Иванович, вчерашние мастера Армии Освобождения, несостоявшиеся мятежники и дезертиры, долго смотрели на колдовские переливы своих первых в жизни документов, будучи не в силах поверить в крутой вираж судьбы и карьеры. Обоих зачислил в «служилые люди Русинских земель», подняв по социальной лестнице с бесправных рабов до лично свободных и уважаемых лиц, немного защищенных от произвола колониальных властей и армии. Поскольку благодаря Империи своего единого государства русины не имели, пришлось прибегнуть к стандартному и понятному любому чиновнику обобщению. До зуда в пальцах хотелось допустить пару опечаток, объединив реальную солянку княжеств, земель и городов в несуществующую державу, но Ральф предостерег о возможных проблемах со стороны бдительных чинуш. Крамола в документе гарантирует суровый приговор за подделку, дожидаться результатов запроса в княжескую канцелярию никто не будет. Слегка подсластил пилюлю вольный перевод русинских имен с фамилиями на имперский. Молчун в патенте значился как Петер Сайлент, а Буян как Йар Фьюриос.

В качестве напутствия поручил капралам распространить новую моду на родовые имена среди солдат. Всем, кто в дальнейшем решит податься на вольные хлеба под моим руководством, предстояло вспомнить или придумать себе фамилии для «обельной грамоты», которую в припадке энтузиазма я пообещал выправить в штабе Белоярова. Времени в пути до Золотой рощи будет достаточно, чтобы определиться с выбором своей судьбы.

Никак не мог придумать, каким званием осчастливить нестроевого Никодима, и вызвал его для разговора. Бывший повар аргументированно предложил «колдовскую папирку» на него не тратить, но не потому, что планирует возвращаться в русинские части, а потому, что предложенный мной «интендант» невероятно солидный чин, что не всякому лорду или князю по карману. В самых крупных частных армиях коллеги Никодима испокон веков трудились без всяких патентов. А вот паспорт и «доверительный акт» ему в работе потребуются непременно. Во время лекции обозного главы сердечко мое екнуло, а головушка наполнилась воспоминаниями о недавних событиях. Образ покойного Глаттона украсили новые подробности, не сулившие мне, как соучастнику убийства влиятельного имперского дворянина, ничего хорошего. Логично, ведь все хорошее мы у него уже отняли и поделили, а отвечать за свои дела рано или поздно придется.