знает! Что в магазин новые товары привезли, что на почту деньги для пенсионеров поступили, что у Сансарая Батоева снова сын родился, а Бато-Болот Жамсаранов женил сына, что к Базаровым гость приехал из Монголии, а Бадме Цыремпиловой навозили бревен для новой избы. Не спеша рассказывает старуха, нимало не заботясь — слушают ее или нет. Добравшись, однако, до бревен, Баль-жима повышает голос и начинает ворчать. Дескать, кто может, тот делает, а кто не хочет — у того и нет ничего. У кого в селе дом хуже всех? Скоро совсем развалится. Пора бы подумать, как поправить хозяйство. Ей это уже не под силу… Дальше, как водится, начинает Бальжима-абгай перечислять всех ровесников Булата, которые обзавелись семьями…

Теперь ее не остановишь. И слова поперек не скажи. Булат знает это и лишний раз в спор с матерью не ввязывается. Но когда, как ему кажется, его обвиняют несправедливо, он не выдерживает, оправдывается. Перечисляет, что за день сделал, куда и зачем ездил на «летучке», где буксовал… «Мы, — объясняет матери, — стараемся в первую очередь поднять общеколхозное хозяйство. Если будем хорошо вести общее дело, вся наша жизнь изменится. Будет у нас и новый дом, и все другое». Четко так говорит, будто из толстой книги цитату читает.

Бальжима только рукой машет.

Вступает в разговор и Ким. Ему хочется чем-нибудь удивить старших, но какие у него новости? Опять рассказывать, что с ребятами подрался? Его же и наругают. Ким не раз уже попадал впросак. Как-то признался, что за морковкой в погреб лазил, — попало. Обмолвился, что видел, как Булат Оюну провожал, — снова досталось. Вообще-то лучше помалкивать. Этих старших не поймешь, чего им нравится, а чего нет. Хотя бы про Булата С Оюной. Ким их, как разведчик, выследил!.. А поговорить ему хочется. И он объясняет, что за чудо-машина у него получится. Но его не слушают.

Бальжима палит на огне говяжьи ножки и, в который раз, поучает сыновей:

— Доо! Ваш отец Сыден какой был… Коммуну в наших местах кто создавал? Сыден. Все бедняки вместе собрались. Работали вместе. Из одного котла ели. Ваш отец, — она всегда говорит «ваш отец», хотя Ким никогда не видел его, — сколько старался, чтобы новую жизнь построить. Кто людей уговаривал, чтобы в колхоз вступали? Сыден. Ваш отец. Туда, сюда ездил, на собраниях выступал. Ему нойоны и баины грозились, убить хотели. Доо! Ночи не спала, боялась… Много Сыден сделал. Ферму он строил. Кошары. Дома еще до сих пор стоят. Война началась — первым заявление подал, добровольцем уехал… Ты, Булат, совсем маленьким был. Ох, тяжко без него стало. Мы работали, себя не жалели. Скот дохнет, кормить нечем. Сами голодные. Как только выжили?.. Не дай бог! Все ждала — вернется ваш отец…

Тихо в избушке.

Скребется мышь под сундуком.

Шипят в печи сырые дрова.

— Вот какой ваш отец. Совсем дома не бывал. Все на работе, на работе, — вздыхает Бальжима и не то с гордостью, не то с осуждением произносит: — И ты таким же растешь, Булат, только о делах думаешь. И Ким целыми днями на улице пропадает…

Булат оторвался от книги, повернулся к матери.

— Работы много, мама…

— Я понимаю, — добреет Бальжима, — когда ты делом занят. А при чем тут это ваше шефство?

— Мы должны помогать чабанам. Хотя… некоторые чабаны не хотят, чтобы я… чтобы мы…

Булат вспоминает о размолвке с Оюной. Надо же так рассердиться! И говорить не захотела, и приезжать запретила.

— Я слышала, внучка Сокто-ахая от хорошего отказалась. Не знаю, правда, нет ли. Худых овец на себя повесила. Дондокову отару взяла. Зачем ей это? — Бальжима вздыхает. Ей нравится Оюна. Вот такую бы невестку…

— Дондокову? — спрашивает Булат. — Это новость!

— Все об этом говорят, — подтверждает мать. — Я уж на тебя подумала: не ты ли в этом деле советчик? Сбили хорошую девушку с дороги…

Булат еле слышно произносит:

— Чуть-чуть не сбили…

— Чего ты бормочешь, не пойму? — спрашивает Бальжима.

— Это я так… Все будет, как надо, мама.

«Такой же упрямый, как отец», — радуется в душе Бальжима, а сама допытывается:

— Доо! Почему ты встреваешь во все?

— Если каждый будет думать — пусть подальше от меня, поближе к солнцу, — чего мы сможем сделать?

— А хорошо, когда твое имя у людей на языке?

— Пусть бездельники языки чешут!

«Не переспоришь его! Был бы жив Сыден, обязательно бы за Булата заступился, да еще рассердился бы», — думает мать.

— Почему ты никого не слушаешь?

— Я слушаю…

Трещит на углях паленая шкура, пахнет жженой шерстью. Бальжима скоблит ножки, говорит будто самой себе:

— Только и знает машины да железо. Что за сын! Совсем от дома отбился.

Булат откладывает учебник в сторону.

— Ты же знаешь, что мы ремонтируем технику. Ездим по бригадам.

— Я вырасту большим и тоже буду механиком, — вступается за брата Ким.

Мать сердито грозит ему пальцем.

— Сейчас каждый должен знать технику, — Булат отбрасывает волосы на затылок. — Даже чабаны теперь механизаторы.

— И на всех машинах будут красные флажки! — выпаливает Ким.

Бальжима ворчит:

— На машине ездит, а для себя никогда не пользуется. Другие все, что надо, привезут…

— Колхозный транспорт нельзя использовать в личных целях, — будто цитатой отвечает Булат. — Ты не беспокойся, я что-нибудь придумаю…

— Брат все может, — неймется Киму.

— Ложись спать, пока не отшлепала! — строжится мать.

— Рано встанешь — возьму с собой в гараж, — подмигивает Булат.

— Правда, возьмешь?

— Спи! Уже двенадцать скоро.

— Еще пол-одиннадцатого!

— Ложись!

Наступает тишина. Бальжима разгребает угли в печи, бурчит под нос:

— В одной семье все по-разному рассуждают. Уже друг друга понимать перестали…

Булат успокаивает:

— Вы не волнуйтесь, мама. Все будет хорошо. И дом новый будет.

— Ты только говоришь…

— А что мне еще сказать?

— Конечно, только бы отвязаться.

— Вы отдыхайте, мама.

Бальжима стелет постель и совсем тихо бормочет:

— Доо… Мучаешься всю жизнь… Роди их, на ноги поставь, старайся, чтобы выросли не хуже других. Все для них, все для них… Ни дня отдыха не знала. Говорят, на шестом десятке счастье приходит. Где оно, счастье? И краешка даже не видела. Хорошо будет… Хорошо! Жду, когда будет, да не дождусь. Здоровья совсем не стало. Сны плохие снятся. Не мне за вами, а вам за мной присматривать надо. Пора уже. Мне бы чаек попить, невесткой сваренный. Счастливые-то давно внуков нянчат…

Керосиновая лампа, отбрасывая желтый круг на потолок, слабо светится далеко за полночь.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Насколько хватит глаз лежит ничем не прикрытая и в зной