Каждую ночь меня преследуют кошмары, потому что я выжил.

Подполковник Хельмут Вольф, один из участников прорыва

Попытка прорыва из города была одним из самых ужасных событий не только в битве за Будапешт, но и во всей Второй мировой войне. Хорошо известен факт, что из первой волны американских солдат, высадившихся на плацдарме «Омаха» в Нормандии, было уничтожено 75 процентов. Потери гарнизона, пытавшегося спастись из руин центральной части Буды, были еще выше. В течение менее шести часов на трехкилометровом участке фронта погибло несколько тысяч солдат и офицеров. Из примерно 28 тысяч человек (далее в книге говорится о 44 тыс. (не считая гражданских лиц), но в советской историографии — 26 тыс. — Ред.) сумело прорваться менее 3 процентов (785 человек). 45 процентов погибло, а остальные, многие с тяжелыми ранениями, попали в плен. Во время войны было много таких же обреченных на провал операций на разных участках фронта, которые обрекли солдат на массовую гибель, но в данном случае все происходило в самом центре города, на глазах гражданского населения. Старшее поколение жителей венгерской столицы до сих пор живо помнит те ужасы, а тем, кому довелось выжить, до сих пор снятся кошмарные сны.

Командование немецкими войсками в городе несколько раз готовило план прорыва окружения и выхода из города. Это было вполне реально в начале января и даже позднее, когда немецкие войска параллельно предпринимали попытки деблокировать гарнизон извне. Но Гитлер упорно отказывался давать на это свое разрешение. После того как 18 января пал Пешт (в боях за который немцы и венгры потеряли почти 36 тыс. убитыми и до 63 тыс. пленными. — Ред.), крепость Буда в лучшем случае была способна на то, чтобы связать какое-то количество советских войск. Но фюрер все равно продолжал настаивать на ее удержании. Пфеффер-Вильденбрух до самого последнего момента исполнял его волю.

Отвергая все попытки советской стороны вступить в переговоры, по его приказу войска сопротивлялись в течение еще семи недель, до 11 февраля. К тому моменту, когда он принял решение о прорыве, стало очевидным, что немногие оставшиеся в руках немцев территории в Буде (район Замка и гора Нап-Хедь) очень скоро перейдут к русским. Характерны тексты телеграмм, которые он посылал в адрес командования группы армий «Юг». Вместо того чтобы использовать слово «прорыв», Пфеффер-Вильденбрух осмеливался лишь просить предоставить ему «свободу действий».

Генерала ни в коей мере не оправдывает то, что у него якобы не было иного выхода. Многие немецкие, венгерские и румынские командиры, среди которых такие известные военачальники, как обергруппенфюрер СС Пауль Хауссер, генерал-майор Золтан Сюдьи (командир венгерской дивизии «Сент-Ласло». — Ред.) и маршал Ион Антонеску, иногда предпочли не выполнить приказ и не понесли за это наказания. В период между концом декабря 1944 г. и серединой января 1945 г. Пфеффер-Вильденбрух имел все шансы на успешное осуществление прорыва, но он не желал риска для себя ради своих подчиненных до тех пор, пока не стало слишком поздно.

Некоторые привыкли мыслить так, что солдатский долг заключается в том, чтобы сражаться до последнего патрона, а не пытаться выжить. Хорошо известным примером здесь может послужить французская императорская гвардия, отказавшаяся сложить оружие в битве при Ватерлоо; несмотря на всю безвыходность ситуации, гвардейцы предпочли продолжить сражаться. Такое отношение к долгу находило себе все больше сторонников среди немецких солдат и офицеров во время Второй мировой войны. Другим подходом является коллективная капитуляция. В случае с Будапештом это означало бы, что немецкое командование намерено либо бросить вызов собственной политической системе, либо признать, что положение настолько безнадежно, что любая попытка дальнейшего сопротивления не даст никаких существенных результатов и будет равносильна тому, чтобы напрасно пожертвовать жизнью солдат. Несмотря на то что с военной точки зрения в нашем случае лучшим выходом была бы именно общая капитуляция, Пфеффер-Вильденбрух не сумел прийти к этому выводу — точно так же, как раньше он не смог вовремя принять решение о прорыве. Тем самым он обрек своих солдат на верную смерть.

Взгляды солдат не отличались от взглядов командиров. За время всей войны ни разу немецкий гарнизон не сдавался Красной армии, если имел малейший шанс на прорыв. Помимо общего нежелания сдаваться врагу, здесь действовал фактор страха перед русскими, страха перед отправкой в Сибирь. Немцы сражались до последнего патрона не только из чувства долга и повиновения приказам, но и потому (поскольку война на Восточном фронте носила идеологическую окраску), что они боялись того, что может случиться с ними в случае, если они сдадутся или будут захвачены в плен. Один из очевидцев вспоминает последние часы, проведенные в цитадели:

«Это было 10 февраля. Гора была окутана туманом. Выпал тонкий слой снега, и я дрожал от холода. Немцы вели себя так, будто на учениях. Заполнялись бланки, в помещениях цитадели новые приказы, которые подвозили курьеры, никому не давали заснуть. Несколько немецких офицеров в ухоженных мундирах инструктировали пехотные группы. Они определяли места установки пулеметов, уточняли месторасположение переднего края противника и определяли систему огня, отдавали приказ его открыть. Солдаты лежали на снегу и стреляли, а офицеры стояли рядом в полный рост и вообще не обращали внимания на свистящие вокруг пули. Это было похоже на сон. Когда падал один из офицеров, другой тут же занимал его место, очевидно даже не обращая внимания на то, что товарищу пришел конец. Наверное, все они искали смерти, так как для них больше не было иного решения».

И только теперь Пфеффер-Вильденбрух решил действовать. Помня о запрете Гитлера, он до самого последнего момента не радировал в группу армий «Юг» о своем решении. Радиограмма была передана в 17.50 11 февраля:

«Все наши запасы израсходованы, вот-вот закончатся патроны. Для Будапештского гарнизона остается выбор между капитуляцией и истреблением. По этой причине я с последними боеспособными частями немецкой армии, Гонведа и бойцами партии «Скрещенные стрелы» предпринимаю наступательную операцию, чтобы вновь обеспечить для них продовольствие и боеприпасы.

Прорыв состоится 11 февраля с наступлением темноты. Предлагаю ждать нашего выхода из окружения между Сомором и Мариахаломом. Если это не удастся, то удар будет нанесен к горам Пилиш. Прошу подготовить встречу северо-западнее Пилишсентлелека.

1. Опознавательные сигналы: две зеленые ракеты — свои.

2. Имеющиеся силы — 23 900 немцев, из них 9600 ранены; 20 тысяч венгров, из них 2 тысячи ранены, от 80 тысяч до 100 тысяч гражданских лиц».

Передав радиограмму, операторы, как им было приказано, сразу же приступили к уничтожению аппаратуры. Таким образом, команду на прорыв стало невозможно отменить.

К этому времени вся тяжелая артиллерия оборонявшихся, развернутая между горой Геллерт-Хедь и Замковой горой, была либо потеряна, либо участвовала в уличных боях. Из имеющихся первоначально 120 бронированных машин (очевидно, в Буде, во всем городе было гораздо больше с учетом ремонтируемых. — Ред.) и более 450 орудий теперь в распоряжении защитников города осталось 12 танков «Пантера», 9 штурмовых орудий «Хетцер» и 10–15 танков прочих типов, 6 других штурмовых орудий, 50–60 пушек разного калибра. Кроме того, все еще можно было использовать в боях какое-то количество бронетранспортеров, точное число которых не подсчитали. Большую часть этой техники спешно взорвали перед тем, как идти в прорыв, так как она была сосредоточена в районе горы Нап-Хедь и ее невозможно было без подготовки перегнать в исходную точку, назначенную для прорыва.