писем ещё не было. А как будут, то сразу будет дан ход этому делу. Дай-то Бог! Неужели это возможно?» И далее особенно важное продолжение: «Письмо итальянцы послали 27 апреля. Никак не могу решиться окончательно». Сомнения одолевали Тарковского всегда. Тем более, что он понимал: если выпустят, это может оказаться единственным шансом.

Позже режиссёру стало достоверно известно, что 18 мая официальные депеши из Рима легли на столы Сизова, Ермаша и Шауро, отрицать это они более не могли. Записей связанных с окончательным решением отпустить его работать за рубеж, в дневнике нет, но ещё в Москве за месяц до поездки, 17 июня, Тарковский начинает новую тетрадь «Мартиролога», озаглавленную «Путешествие по Италии». Значит, он не сомневался: ничего не сорвётся. Примечательно, что в заглавие дневника он выносит рабочее название будущего фильма, словно предчувствуя, насколько тесно картина окажется связанной с его судьбой.

Пятый визит

16 июля — 17 сентября 1979.

—

От «Путешествия по Италии» к «Ностальгии»

16–18 июля 1979.

Рим.

Ностальгия по Тарковскому. Кто такой Горчаков?

—

В том, что поездка всё-таки состоялась, существенную роль сыграл знакомый Тарковского, журналист и руководитель группы консультантов Международного отдела ЦК КПСС по связям с коммунистическими партиями капиталистических стран Николай Шишлин. Он нередко обращался к Ермашу по поводу Андрея, лоббировал его работу за рубежом, и даже говорил на эту тему с Брежневым.

Режиссёр приземлился в Риме 16 июля 1979 года. О том, чтобы с ним отпустили и семью, на этот раз даже речи идти не могло. В аэропорту его встречали Лора и Тонино. Андрей прибыл с сопровождающими, незамедлительно сообщившими: «Сеньор Гуэрра, вручаем вам Тарковского под вашу ответственность». Сценарист взорвался: «Простите, вы меня считаете его отцом?! Вы вручаете мне человека, которому уже много лет, будто ребёнка годовалого! По возрасту он, конечно, мог бы быть моим сыном, но Андрей вполне может отвечать за себя сам! Как у вас язык повернулся так сказать?!» Сопровождающие растерялись и отступили. Так начался пятый визит режиссёра в Италию.

Итальянские организаторы забронировали для Тарковского номер в прекрасном отеле «Леонардо да Винчи» (via dei Gracchi, 324), расположенном в самом сердце Рима, в районе под названием Прати, на правом берегу Тибра, рядом с Ватиканом. Запомним, что Андрею досталась комната 511. Впрочем, несмотря на наличие гостиницы, существенную часть времени он проводил дома у Лоры и Тонино на пьяццале Клодио.

Гуэрра возобновил свою работу по интеграции Тарковского в итальянское киносообщество. Быть может, об этом странно рассуждать, словно о работе, но сценарист подходил к вопросу именно так. Почти ежедневно он приглашал разных людей. Одним из первых пришёл Серджио Дзаволи. Вскоре режиссёр познакомился с Альберто Моравиа, который когда-то весьма негативно отзывался об «Ивановом детстве», но это вовсе не создало проблем для общения. Из критиков Тонино выбрал Джана Луиджи Ронди, который незамедлительно заразился Тарковским, и при всяком удобном случае называл его гением, сравнивая с Данте, причисляя к итальянскому типу художников, занимающихся масштабными метафизическими вопросами.

Гуэрра не столько вводил Андрея в свой необъятный круг общения, сколько создавал для режиссёра его собственный. Он понимал, какие люди должны узнать Тарковского, кому он обязательно понравится, кто ему понадобится для дальнейшей работы. Впрочем, сама эта работа пока представала перед соавторами лишь в общих чертах.

Заявленная цель визита примерно соответствовала тому, что обсуждалось ранее: Тонино и Андрей собирались проследовать на автомобиле по некому маршруту, предложенному итальянским сценаристом, чтобы это путешествие легло в основу документальной картины. В ходе поездки они планировали искать натуру, а также обсуждать сюжет некого совместного художественного фильма. Компания «RAI» не сомневалась в успехе этой масштабной «двойной» затеи — у любимцев мировых кинофестивалей непременно должно получиться что-то из ряда вон выходящее. Потому даже до того, как у Гуэрры и Тарковского возникло общее видение художественной ленты, «RAI» уже заявила, что готова участвовать в производстве будущего шедевра.

А ведь, действительно, когда режиссёр приземлился в римском аэропорту, у соавторов ещё не было даже замысла «Ностальгии». С другой стороны, некие зачатки, отдельные детали картины появились в рабочих бумагах Тарковского ещё пока он снимал предыдущий фильм. В этих набросках, выглядящих едва ли не как продолжение «Зеркала», уже присутствовал «русский дом», имелся и эпизод с письмом… Правда, в доме читали Достоевского, и решён он был иначе. А письмо не имело отношения к крепостному композитору, потому «Ностальгия» здесь всё равно не угадывалась. Однако возникать лента начала буквально на следующий же день по прибытии. 17 июля режиссёр записал в дневнике: «ПНР[169] по городу? В разное время — сквозь время (погода, время дня, осадки и свет). Герой — переводчик (не архитектор?) Одиночество. Джотто — Ассизи. Не замечает и не смотрит ни на что».

Приведённый «зародыш» даёт ощутить ещё одну очень важную грань той тоски, о которой пойдёт речь в картине — это ностальгия по красоте. По той красоте, которая ещё могла спасти мир. Точнее, по тому миру, который ещё могла спасти красота. Миру уже не просто недостижимому, но даже немыслимому, а значит тоска неизбывна и безгранична. В каком-то смысле, это ностальгия по совершенству, недаром слово «совершенно» так часто встречается в книге «Запечатлённое время».

Посещённый недавно город Ассизи рассматривается в качестве возможного места съёмок. Подчёркнём ещё раз: в контексте Тарковского понимать ностальгию в сугубо географическом аспекте довольно наивно. Аналогично, рассуждая о романе «Машенька» Набокова — первом произведении, написанном в эмиграции — слишком простодушно считать героиню, давшую название тексту, исключительно аллегорией родины. Тем не менее слишком многие поступают именно так.

Главный герой будущего фильма — Андрей Горчаков. Русский писатель, хотя в интервью режиссёр чаще будет называть его поэтом, а в замысле промелькнут варианты: архитектор, специалист в области зодчества эпохи Возрождения, оперный либреттист, переводчик, профессор истории, актёр и командировочный бюрократ.

Бытует мнение, будто изначально Тарковский и Гуэрра собирались сделать его эмигрантом, а не временно приехавшим по работе советским человеком. Дескать, отказаться от этой идеи жёстко потребовало Госкино. Подобная гипотеза выглядит более чем сомнительно. Во-первых, на самых ранних этапах разработки сценария режиссёр писал, что герой в командировке. Во-вторых, будучи здравомыслящим, после всех перипетий, связанных с выходом предыдущих фильмов, Андрей вряд ли мог даже предположить, что при поддержке советской стороны ему позволят снимать ленту об эмигранте.

В самом начале картины Горчаков появляется со словами: «Надоели мне все ваши красоты хуже горькой редьки». Фраза, которая с места в карьер начинает описание