«Жаль, что я не увижу лица леди Эмберли, когда она узнает о пожаре на Дорсет-стрит! – весело подумала я. – Представляю, как бы она обрадовалась!» Почему-то после знакомства с письмом я больше не могла относиться к этой женщине как к высокомерной пустышке. Теперь я видела в ней человека – живого человека, способного мыслить и чувствовать.

По гостиной уже прошлась рука волшебницы Агаты: заново взбила подушки, вытерла пыль с полированной мебели, сменила цветы в вазах. Единственный элемент беспорядка вносили раскрытые ноты, стоявшие на пианино. «Полет нетопыря», подарок лорда Мериваля. Когда-то (по моим ощущениям, добрых сто лет назад) Кларисса пыталась научить меня этому музыкальному упражнению. Бывало, я играла его сама, желая отвлечься от надоевшей расшифровки записок. Подойдя к инструменту, я привычно пробежала пальцами знакомый мотив – по восемь нот в каждом такте. «А каждую записку я, пытаясь расшифровать, разбивала на восемь колонок», – вспомнилось вдруг. Забавное совпадение. Вдруг я медленно выпрямилась, оглушенная внезапной догадкой.

Что если это не совпадение?

«Золотой лосось» был самой обычной харчевней на Бишопс-роуд, разве что чуть почище прочих. Пол покрыт камышовыми подстилками, низкая полутемная зала разгорожена на отсеки. В камине ровно горел каменный уголь, на вилках с длинными ручками подрумянивались несколько булок. На стене висело грозное предупреждение: «Уносить с собой сахар воспрещается». Это заведение давно облюбовали кэбмены, чья стоянка находилась недалеко отсюда, и мелкие судейские клерки. А также ищейки с Коул-стрит.

Фокс и Уолтер мрачно сидели за столом, поглощая свой двенадцатипенсовый ужин – говядину под соусом, куропатку, чуть-чуть соли и горчицы на краю тарелки, кружку пива и булочку. Нед уткнулся в тарелку, работая челюстями с неумолимостью конвейера. Фокс, сидевший напротив, откинулся на высокую спинку скамьи и задумчиво созерцал длинную стойку, на которой в беспорядке толпились буханки хлеба, масло, баки с кипятком для чая и кофе, насос для эля и стеклянная банка с маринованным луком.

Оба молчали. В магистрате уже распространилась новость о вчерашних беспорядках на Дорсет-стрит и о роли Энни Фишер в этой заварухе. Нед с Уолтером вполне представляли, какой будет реакция Тревора на это известие. Уезжая, он попросил обоих присмотреть за «этой козой», но, увлекшись поисками неуловимого рыжебородого господина, они как-то упустили Энни из виду. Когда Старик вернется, расплаты не избежать. Мистер Тревор, будучи не в духе, мог за пять минут так понизить вашу самооценку, что потом неделю придется собирать себя по кусочкам.

– Ну, Энни, натворила дел! – вздохнул Фокс и сокрушенно покрутил головой. – А Скруп-то каков! Признаться, я всегда считал его кровопийцей, но, так сказать, в метафорическом смысле.

– Кто бы что ни говорил, но Энни избавила город от этого мерзавца! – возвысил голос Уолтер. Фокс отметил про себя, что кружка приятеля почти опустела, что повлекло некоторые изменения в поведении. По крайней мере, вилка в его руках уже точностью не отличалась. – Пусть она действует не по правилам, пусть ошибается, но она смогла сделать хоть что-то толковое, в отличие от нас! Мы уже третью неделю нарезаем круги вокруг сацилийского логова – и все бесполезно!

Приблизив лицо к изумленно вздернутым бровям Фокса, Уолтер тихо и четко проговорил:

– Я собираюсь сегодня ночью проникнуть в посольство.

– А приказ Тревора? – прищурился Фокс.

– Плевать я хотел на приказ.

Тут Фокс всерьез обеспокоился, потому что когда Нед Уолтер говорит «плевать на приказ», это должно насторожить человека в здравом рассудке.

– Давай не будем торопиться, – успокаивающе произнес он. – Лучше возьмем еще эля. Эй, любезный! – кликнул он подавальщика.

– Пей, если хочешь, я не буду, – нахмурился Уолтер.

Вооружившись кувшином крепкого эля, Фокс так и сяк пытался отговорить напарника от безумной затеи, прежде чем с сожалением признал, что, похоже, этот сгусток больной совести был не готов прислушаться к здравому смыслу. Вразумлять его было столь же бесполезно, как биться лбом о каменную стену. Фокс сдался:

– Хорошо. Посольство так посольство. Только пойдем вместе.

Пока он расплачивался, Нед набросил широкое пальто, свисавшее с его плеч, словно мантия, и решительным шагом проследовал в волглый туман за порогом. Фокс догнал его уже на улице. Погода вполне благоприятствовала преступным замыслам: с неба сыпалась мелкая ледяная крупа – то ли снег, то ли дождь – в общем, мелкая унылая морось. Прохожих было мало. В этот час дома представлялись сплошной темнеющей массой, фонари мерцали в тумане, словно призрачные бледные луны. Проскользнув по узкой улице, больше напоминавшей мокрое каменное ущелье, «ищейки» довольно быстро (слишком быстро, по мнению Фокса) добрались до парадного подъезда длинного серого здания.

Подняв взгляд, Фокс увидел двух жутких каменных химер, по счастью, плохо различимых в темноте. «Не сюда», – одними губами сказал он Неду и увлек приятеля за собой, пробираясь вдоль стены. Наконец, перед ними предстала маленькая невзрачная дверь, ведущая, вероятно, в полуподвал. Такая дверь – верный союзник для любого взломщика. Фокса всегда имел при себе одно-два приспособления, с помощью которых можно было вскрыть несложный замок, но сейчас они не понадобились. Нед приналег плечом, и низенькая дверца, жалобно крякнув, приоткрылась. За ней зияла многообещающая темнота.

– Бог хранит дураков и пьяниц, – вполголоса пробормотал Фокс, покачав головой. – Однако теперь они будут знать, что здесь кто-то побывал.

В подвале пахло пылью, старой ветошью и брошенными вещами. Фокс протиснулся туда первым, дав знак Неду следовать за ним. Они поднялись по узенькой лестнице, на которой было темно, как в колодце, и вскоре очутились в просторном прохладном вестибюле. Здесь было светлее, в высокие окна проникал белесый свет фонарей. Полы были выложены мрамором, наверх уходил темный изгиб лестницы, покрытой ковром.

Ковер – это хорошо, ступать по нему можно так бесшумно, словно твои башмаки подбиты бархатными подметками. Любой вор при виде ковра на полу испытывает огромное облегчение и благодарность к заботливым хозяевам. Вот мрамор – другое дело, он гулкий и звонкий, в ночной тишине каждый шаг по нему сопровождается многократным эхом, доходящим до самых отдаленных уголков. Фокс жестами приказал Неду снять ботинки. В холле не было ни души, но кто знает, вдруг какой-нибудь слишком усердный клерк решил сегодня заночевать на работе?

Они поднялись на верхний этаж, где было много высоких двустворчатых дверей, важно поблескивающих бронзовыми ручками, и солидных кабинетов, дремлющих в скудном свете уличных фонарей. За окнами летали вихри снега, наметая сугробы, погружая город в белоснежное искрящееся волшебство. От свежевыпавшего снега улицы посветлели. «Ищейки» переходили от одного кабинета к другому, от ящиков одинаковых полированных столов к запертым ячейкам в секретерах. Молчаливые обитатели посольских кабинетов послушно выдавали свои секреты Фоксу, стоило ему только поколдовать над ними с помощью одной маленькой железной штучки, спрятанной в рукаве. Нед помогал просматривать разные рукописи и свитки с красными печатями. Многие из них были написаны на сацилийском или других языках, вовсе ему незнакомых, и тогда Нед, скрепя сердце, передавал их Фоксу, а уж что из документов мог понять Фокс – это только ему ведомо.