уставилась прямо на нее. Мы долго смотрели друг на друга, не произнося ни слова.

– Ладно, – сказала я. – Сейчас встану.

Иззи наклонилась и поцеловала меня в нос. А потом она вывалилась из постели, в полупадении-полукувырке, на ходу стягивая с себя ночнушку и о чем-то бесперебойно тараторя.

Это был долгий, ленивый день. Доктор и миссис Коун не выходили из своей комнаты. Иззи как будто не замечала их отсутствия, а Шеба и Джимми как будто не возражали. Ближе к вечеру Джимми отложил книгу и задремал в шезлонге на пляже. Шеба лежала на спине, надев огромные солнцезащитные очки, и загорала. Может быть, тоже спала – я не видела ее глаз.

Мы с Иззи лепили из песка гигантскую загорающую парочку. Иззи возилась с холмиками женских грудей. Я подумывала о том, чтобы сделать мужчине пенис, но решила ограничиться кеноподобным бугорком в промежности. Теперь, когда я знала, что мое сиюминутное желание вылепить мужские гениталии не делало меня сексуально озабоченной, мне жилось гораздо спокойнее.

– Какой смешной пенис, – сказала Иззи.

– Это просто бугорок. Потому что мы прикроем их купальниками.

Мы взяли по ведерку и пошли вдоль пляжа собирать ветки и ракушки для купальников. Волосы мы решили сделать из морской тины.

Мы тихонько корпели над купальниками из ракушек, когда пришли доктор и миссис Коун, каждый со своим шезлонгом. Миссис Коун была в огромной шляпе и солнцезащитных очках. Губы у нее были оранжевые и блестящие. Ее бикини прикрывало так мало, что я не понимала, зачем она вообще его носит.

– Смотрите, что мы делаем! – воскликнула Иззи, и, поставив свои шезлонги на песок, они подошли к нам, чтобы получше рассмотреть парочку.

– Очень хорошо! – Доктор Коун чмокнул Иззи в макушку. Она вспотела, и ее волосы блестели, как новенький пенни.

– Потрясающе. – Миссис Коун склонилась над Иззи и тоже поцеловала ее в макушку. Потом она посмотрела на меня. – Все в порядке?

– Да. Все хорошо.

– На завтрак у нас были «птички в гнездах», а на обед Джимми приготовил западно-виргинский стейк!

– Да? А что это? – Миссис Коун посмотрела на меня.

– Тоненькое, тоненькое, тоненькое мясо. – Иззи вернулась к выкладке ракушек.

– Это жареная вареная колбаса. Джимми сказал, что в детстве часто ел это на обед.

Миссис Коун перевела взгляд на Джимми и Шебу, которые почти не шевелились. Она снова повернулась ко мне.

– Я сожалею о том, что, возможно, наговорила прошлой ночью.

Я не очень поняла, извинялась ли она передо мной или просто выражала раскаяние.

– Ничего, – быстро ответила я.

Доктор Коун устроился в кресле и раскрыл книгу.

Миссис Коун одарила меня вымученной улыбкой. Она погладила Иззи по вспотевшей голове, а затем заняла свой шезлонг рядом с шезлонгом доктора Коуна.

Джимми и Шеба проснулись несколько минут спустя. Я слышала, как миссис Коун извинялась перед ними тоже. Она уверяла, что была пьяна и даже не помнит, что говорила накануне, но доктор Коун ей все пересказал, и «Боже, какая стыдоба».

– Я делал вещи и похуже, – сказал Джимми. Но я сильно сомневалась, что он когда-либо говорил вещи похуже. Джимми всегда берег чувства тех, кто его окружал. Всегда старался сначала угодить Шебе, а потом – угодить нам.

Если бы кто-нибудь снял нас на кинопленку в тот последний день, или в тот вечер за ужином, или даже на следующее утро, когда мы грузили вещи в машину, а потом показал вам, то вы бы и не заметили, что что-то изменилось. Но оно изменилось. Я чувствовала, как невидимое силовое поле разделило нас на три фракции. В первой были Джимми, Шеба, Иззи и я. Во второй – доктор Коун, который и так всегда держался особняком, как единственный настоящий взрослый, ответственный за поддержание порядка. А в третьей была миссис Коун. Она казалась слегка потерянной и отстраненной. Они с Шебой общались, как раньше, но их дружеские беседы казались более натянутыми и настороженными. Шеба закрылась от нее. Я знала, что она никогда больше ни слова не скажет ни об отелях в Антибе, ни о сумочках, купленных на блошином рынке в Париже.

11

Время, проведенное на пляже, пролетело незаметно, но в то же время заняло слишком много места в моей жизни. Словно в него уместился целый сезон, а не одна неделя. Дома, в своей постели, я скучала по всем домочадцам Коунов. Завтракая с мамой за одним столом, я чувствовала себя чужой. Даже моя одежда казалась фальшивой, так как я оставила вещи, которые купила мне Шеба, в доме у Коунов, и переодевалась в новый наряд каждое утро сразу после прибытия. Моя мама, которая знала обо мне все с самого рождения – что я ем, как я сплю, с кем дружу, какую музыку я слушаю и какие книги читаю, – внезапно оказалась под одной крышей с незнакомкой. Но я была единственной, кто знал о подмене. Я теперь была человеком, который посещает групповой сеанс семейной терапии, и говорит о своей сексуальной зависимости, и знает слова всех песни с каждого альбома «Раннинг Уотер», и со стороны А, и со стороны Б. Как Шеба носила свои парики, так я носила фальшивую личность и каждый день не могла дождаться, когда доберусь до Коунов, чтобы снова стать собой. Ходить босиком. Петь. Готовить ужин. Одеваться в бикини. Играть с волосами Иззи.

Доктор и миссис Коун вели себя так, будто той ночи на пляже никогда не было, но в их отношениях появилась сдержанность, которой я раньше не замечала. Теперь они почти никогда не прикасались друг к другу, и когда один из них говорил, другой тут же замолкал, старательно не перебивая и не делая замечаний.

Однажды днем, через три недели после нашего возвращения с пляжа, миссис Коун уехала в парикмахерскую. Мы с Иззи были в зале с телевизором, складывали выстиранную одежду. Стирка стала одним из любимых занятий Иззи: она обожала каждый ее этап, от сортировки до раскладывания по шкафам.

Вошла Шеба, посасывая фруктовый лед.

– Мы будем гладить. – Иззи указала на растущую груду мятой одежды. Я уже поставила перед гладильной доской скамеечку для нее и ждала, пока утюг нагреется. Когда Иззи гладила, я стояла прямо за ее спиной, готовая выхватить у нее утюг, если она его уронит, слишком долго продержит на одном месте или столкнет с доски.

– Никогда в жизни не гладила, можешь себе представить? – сказала Шеба.

– Серьезно?

– В детстве с