Дадоджона были затуманены, перед ними проплывали, выталкивая друг друга, исчезая и вновь возникая, лица Наргис, Марджоны, Нуруллобека, ака Мулло. Он снова лег на спину и опять уставился в потолок.

Наргис ударила его, а Нуруллобек добил. После концерта Дадоджон пошел провожать Марджону-Шаддоду и Мунаввар, дочь Шохина-саркора, Нуруллобек остановил их на темной улице и, дрожа от гнева, сказал: «Подлец! Ну, подлюга!» — и, сплюнув, ушел. Мунаввар разинула рот, а Шаддода расхохоталась и до самого дома Шохина-саркора высмеивала Нуруллобека, называла его влюбленным бараном, ослом-страдальцем, тюфяком и наглецом.

Ака Мулло, прослышав о выходке Нуруллобека, рассердился. Утешая утром Дадоджона, он сказал, что Нуруллобек — неблагодарный сопляк, не умеющий ценить доброе отношение. Он забыл то хорошее, что ака Мулло сделал для него, теперь пусть пеняет на себя!.. Да, ака Мулло не простит ему, сумеет отомстить, хотя, в сущности, за что? Во всем виноват он, Дадоджон. Все из-за него. Наргис снова свалилась… Бедная, нежная, любимая Наргис!

Когда ака Мулло сказал, что Нуруллобеку несдобровать, Дадоджон с криком: «Да катитесь вы все к черту!» — выбежал из мехмонхоны и помчался к дому Наргис, возле которого увидел лошадь участкового врача и машину «скорой помощи». Он рванулся в дом, но на пороге столкнулся с Бобо Амоном. Обезумевший от горя, отец Наргис схватил лом и накинулся с бранью, грозясь проломить череп. Дадоджон едва унес ноги. Он поджидал врачей на углу. Завидев автомашину, бросился ей чуть ли не под колеса, спросил, что с девушкой, и врач, высунувшись из кабины, сказал:

— В тяжелом состоянии, а что — трудно определить. Сделали пока успокаивающий укол, взяли анализы. В общем, ищем причину. — У врача, молодого веснушчатого паренька в очках, было недоуменное лицо.

Ищет причину! Он, Дадоджон, знает и причину, и виновника. Но разве об этом скажешь? Есть ли у них лекарства от любви и… и от подлости?

— Вы сердце, сердце ей лечите! — возбужденно произнес Дадоджон. — У нее нервы и сердце.

Врач снял очки, посмотрел на него, близоруко щурясь, и насмешливо поблагодарил за совет, но потом, видимо, сжалился и прибавил:

— Постараемся разобраться…

Дадоджон не знал, что делать, болтался по переулку как неприкаянный. То и дело поглядывал через ограду во двор, надеясь, что свершится чудо, Наргис выздоровеет и он хоть краешком глаза увидит ее. Но ее не было, лишь раза два или три появлялся Бобо Амон, и Дадоджон скрывался, точно вор. А затем откуда-то взялись Хайдар и Саттор, увели его, посоветовав сегодня же уезжать в Сталинабад за дипломом. Хайдар сказал, что он договорился насчет билета, это не проблема… Начались предотъездные хлопоты, Хайдар и Саттор крутились все время рядом, уговорили даже выпить несколько рюмок водки — вроде бы и правда полегчало, — ака Мулло появился минут за двадцать до того, как надо было ехать на станцию. О Наргис узнать ничего не удалось.

Да, перед нею он виноват, подлец перед нею, никуда от этого не деться. Ну, а за что Нуруллобек обозвал его подлюгой? Что он сделал ему? Если девушка сама вешается тебе на шею, липнет к тебе, хочет быть твоею, прикажете отказаться? Но он же не аскет, а Марджона красива, ласкова, какой дурак от нее откажется? Он думал, что Наргис отвергла его, и хотел забыться с Марджоной, она сама дала повод, и он пошел на ее зов. Разве он виноват в том, что Марджона не любит Нуруллобека и не желает быть его женой? Разве он отбивал ее у него? Нет! Он просто отдался воле случая. Так почему же Нуруллобек обозвал его подлецом?

Дадоджон заскрипел зубами и, повернувшись к стене, натянул одеяло на голову. Ну их всех к черту! Пусть сами разбираются между собой. Все осталось позади, он с каждой минутой удаляется от этих скандалов и интриг, ему наплевать на них. Хватит ныть, довольно плакаться! Надо взять себя в руки и думать о будущем, к которому мчит скорый поезд. Там, в Сталинабаде, может все измениться. А сейчас пора спать. Спать, спать!..

_____

Яркий солнечный свет залил все купе и разбудил Дадоджона. Открыв глаза, он увидел, что попутчики уже давно встали, оделись и умылись. Дадоджон быстро натянул брюки и рубаху, обулся, взял полотенце и мыло и вышел из купе.

Пришел проводник, спросил, сколько стаканов чая принести. Балагур протянул ему свой большой пузатый чайник и попросил наполнить его, а потом застелил столик газетой и выложил несколько мягких румяных домашних лепешек, кусок холодного отварного мяса, кишмиш и орехи. Второй пассажир тоже открыл свою сумку, достал лепешку, жареную курицу и яйца.

Когда Дадоджон, умывшись, вернулся в купе и полез в чемодан, чтобы внести свою лепту, оба попутчика запротестовали.

— Что, разве этого недостаточно? — балагур провел над столиком рукой. — Ваше съедим на обед. Давайте будем знакомиться. Я Абдулатиф, родом из Ургута, но почти двенадцать лет живу в Сталинабаде, так что, можно сказать, стал тамошним.

— Очень приятно, — произнес Дадоджон и, представившись, добавил: — Еду в Сталинабад по делам.

Протянул руку и второй попутчик:

— А я Салохиддинов Мунирхон, преподаватель Ленинабадской средней школы номер один. Еду в командировку, вызвали на методическое совещание в наркомат. Рад познакомиться с вами.

— Ну, а теперь прошу угощаться, — сказал Абдулатиф. — Берите, не стесняйтесь, вот лепешки, мясо, чай… на здоровье! Чай не пьешь, откуда силы берешь, так, кажется, говорится?

Дадоджон улыбнулся и с удовольствием съел и круто сваренное яйцо, и несколько кусочков мяса. Абдулатиф, не выносивший молчания, спросил:

— Вы в первый раз едете в Сталинабад?

— Нет, до войны я учился там почти четыре года, оттуда и на фронт ушел, — ответил Дадоджон.

— Успели закончить? — спросил Салохиддинов. — едете продолжать?

— Училище-то окончил, госэкзамены сдал, но диплом получить не успел.

— Диплом? А на что он вам? — удивился Абдулатиф. — Надо ли из-за него снова мучиться-учиться?

— Без диплома не берут на работу, — улыбнулся Дадоджон.

— Э, ну и простаки вы, молодежь! Помешались, что ли, на учебе? Кого ни спросишь, всем нужен диплом. А я скольких знаю, работают себе без диплома, даже на больших должностях. Была бы голова на плечах, можно запросто обойтись без институтов и техникумов. — Абдулатиф рассмеялся и, не дав никому рта открыть, продолжал: — А лучше всего иметь деньги. Еще древние мудрецы говорили, что золото и в навозе блестит и деньга деньгу наживает. Деньги отворяют любые ворота. Водились бы у вас деньжата да умели бы где надо подмазать, диплом сам бы лег к вам в карман. И работу получили б любую, и