мешком, натертые оковами щиколотки босых ног и запястья кровоточили, а неволя да недоля хуже всяких цепей преклоняли усталую спину к земле.

Но тут Анастасий обернулся. С продубленного солнцем, перепачканного лица на нее глянули черные, пронзительные глаза, глаза человека, который мыслит и осуществляет свои замыслы, который борется и не собирается сдаваться судьбе.

Перед мысленным взором Всеславы на миг предстала прозрачная тень отца, вызванная из Велесовых владений бубном вещего Арво. Вспомнились растревожившие душу слова. Все это время она относила сказанное к Ратьше и страшно терзалась за свое ослушание. А ведь Анастасий стоял тогда всего в нескольких шагах от нее и дедославского княжича, и миг нынче случился куда уж трудней!

— Что зыркаешь, холопина заморская?! — быстро нагнав княжну, Войнега заступила ей дорогу к кузне, с кнутом в руке надвигаясь на ромея. — Смотри у меня! Давно хотела тебя выдрать как следует, чтобы место свое знал! Княжна теперь с помощью батюшки Велеса здорова, лапать тебе ее зазря, будто так надо для лечьбы, никто не позволит. А я с тобой, только свадьбу сыграем, еще по душам поговорю!

Правду молвил Костомол. Злая девка да дурная, будто не дядька Войнег ее растил. Анастасий не стал даже уворачиваться от удара, только, натянув до предела цепь, руку подставил, чтобы не по лицу пришлось. Но едва Войнега, довольная собой, удалилась, он улучил момент и еще раз улыбнулся княжне. «Все будет хорошо, госпожа!» — красноречивее всяких слов говорили его глаза.

***

Но вот настало утро свадебного дня, и все тревоги и сомнения, терзавшие Всеславу, вернулись вновь. Тем более, что все приметы предрекали новобрачным долгую и безбедную жизнь: и пиво, поспевшее в срок, пенилось и играло прозрачным живым златом, и каравай, который поставила Войнега, вышел таким пышным да румяным, что едва не пришлось печь разбирать, чтобы его наружу вынуть.

С караваем, правда, вышло не всё гладко. В земле вятичей так исстари повелось, что над жертвенным хлебом, как прежде над телом жертвенного животного, старшие в роду под звуки повивальной впервые облачали молодую в украшенный нарядными рожками убор, означавший переход под власть и защиту мужа. Именно этого момента так ждала тщетно скрывавшая переживания по поводу неопределенности ее нынешнего положения Войнега.

Однако Ратьша, смачно надломив румяную корочку, только рукой махнул:

— Успеется! Княжна и до утра потерпит, вот станет женой по праву, тогда и кику наденет, а с тобой, голуба, мы и так не первый день повиты!

— Скорей уж ночь, — хохотнул за хозяйским плечом выполнявший обязанности тысяцкого Очесок.

Войнега испепелила его взглядом, но что возразить Ратьше, так и не нашла. Всеслава же вздохнула едва ли не с облегчением. По крайней мере, не нынче, а до утра еще надо дожить.

Тем временем проворные слуги собрали угощение. Молодых посадили в красном углу, там, где место хозяина и самых именитых гостей. Дед Молодило, устроившись у печного столба, ударил по струнам гуслей, произнося нараспев оберегающий заговор. Дружина грянула здравицу. Сначала все шло как у людей. Под звуки гудка и сопели гости насыщали голод обильной снедью, вели разумные беседы, величали молодых. Пиво и мед до краев наполняли ковши, истекала ароматным соком печеная дичь, рассыпалась зернышко к зернышку щедро сдобренная маслом каша, а хлебы да пироги сами просились в рот.

У Всеславы от одного запаха съестного желудок скручивало узлом, норовя вывернуть наизнанку. Хорошо хоть повод, чтобы не принимать участие в трапезе, у нее достойный имелся. Чай, ее ложка по старинному обычаю лежала привязанная чашечкой внутрь к ложке Мстиславича. Да рядом сиротливо притулилась Войнегина резная. Похоже, полянице тоже кусок в горло не лез, или все еще обычай пыталась блюсти. Но вот дед Молодило, точно спохватившись, на правах кудесника развязал хитрый узел, разрешая молодых от их невольного поста.

— Не журись, дитятко, хоть пирожка отведай, — выбрав момент, когда Ратьша отвернулся, чтобы приголубить совсем уже приунывшую Войнегу, наклонился к княжне поводырь. — Велес ведает, когда теперь придется досыта наесться. Только пива не пей, забористое оно больно нынче. Держко, крамольная твоя душа! — гаркнул он уже в полный голос. — А ты сторожам во дворе пива поднес? Тому колодой лежать, кто сегодня не выпьет за здоровье молодых!

Тут только Всеслава обратила внимание, что пиво сегодня и в самом деле что-то уж больно хмельное. Братина не обошла круга и трех-четырех раз, а кое-кто из гостей не то что в цель бы из лука промазал, лыка в лапти связать затруднился бы. Недаром суетившийся вместе с челядью и отроками Держко хоть и хватал со стола все, что под руку попадалось, сам за щеки пихал да отдувавшимся с гудком да сопелью Улебу и Братьше по очереди подкидывал, а к пиву ни разу не приложился.

— Ну и забирает! — уважительно прогудел рядом с княжной Ратьша, с довольным видом утирая усы. — Как вокняжусь в Корьдно, только из этих мест для своего стола солод возить велю!

— Ты бы пропускал хоть изредка, — посоветовал на правах тысяцкого Очесок. — Тебе нынче еще дело важное предстоит, а то как бы во хмелю мечом мимо ножен не промахнуться.

— Еще чего! — под хохот ватаги взревел пьянеющий на глазах Ратьша. — Чтобы вы, бездельники, без меня все пиво выхлебали. А что до меча, то мимо таких ножен я и во хмелю еще ни разу не промахивался. А сегодня я пока трезвый!

И, дыша густым перегаром, он поочередно привлек к себе сияющую от радости Войнегу и полуживую от отвращения княжну.

Кромешники меж тем один за другим незаметно сбрасывали остатки человеческого облика. Кто-то лез ко всем обниматься-брататься, кто-то пустил слезу, оплакивая свою сиротскую судьбу, кто-то с пеной у рта пытался доказать остальным, насколько они неправы. Кто-то затянул похабную песню, кто-то принял ее содержание на свой счет и полез в драку. Кто-то тщетно искал в глухой стене дверь, кто-то пустился в пляс, но поскользнулся на остатках снеди, увалился под стол и там захрапел.

Ратьша хоть изрядно захмелел, но на ногах держался твердо, даже какое-то время пытался на правах хозяина отдавать распоряжения и молодецкой рукой разнимать драчунов. Когда же за окном отгорела вечерняя заря, он убедился, что его людям весело и без него, и поднялся из-за стола.

— Ну что, моя княгинюшка! — потянул он за собой Всеславу. — Пора! Пойдем, ты меня разуешь, а там и я покажу тебе то, что ты еще не видела. А коли видела, — добавил он, и его синие холодные глаза недобро сверкнули, — не сносить Незнамову сыну головы, да и