несколько недель жизни коту под хвост, разбирая эти документы. И тренировки пришлось сокращать из-за этих дурацких разборок, и тормозить с превращением в кота.

Зато теперь я точно знал — превращаться в кота в бабнюрином подвале я точно не буду. Оставался подвал Заморовых, пусть тесный, но зато без лишних глаз и ушей. В снах Ормар как раз смог превратиться в представителя мяукающих созданий, и прошло это гораздо легче, чем в пса — всё-таки необходимые уроки из того почти провала были извлечены.

* * *

По майским кремлевским ломокненским улицам тихо и неслышно пробирались сумерки, заползая через заборы в яблоневые сады, а потом и в дома беспечных жителей. Вместе с сумерками крались два больших кота — черно-белый и черный. У нужного забора черный кот притормозил и сделал условный знак другому, отчего тот нехотя остановился.

Всё было тихо, собак рядом не наблюдалось, и коты быстро и бесшумно перепрыгнули через забор и прошмыгнули по двору мимо входа в подземелье, из которого слышался громкий спор — несколько подростков отчаянно спорили о чем-то. «Всё идет по плану», — удовлетворенно подумал я в облике кота, учуяв там же в подземелье и призрака, отчего еле сдержался, чтобы не зашипеть.

Забежав за угол трехэтажного дворца бабы Нюры, мы с котом быстро забрались на яблоню, пробежали по широким ветвям старого дерева и влетели один за другим в форточку кухни, в теплое время почти никогда не закрывавшуюся. Прикусив Тимофея за ухо, чтобы не принюхивался к вкусному ужину, мы аккуратно, но быстро рванули дальше.

Вот перед нами зал, где я год назад провел несколько бесплодных недель, разбирая ненавистные документы. Аккуратно боднув дверь, которая вела в следующую комнату, из которой притащил тогда сундук с документами призрак, я, как и ожидал, нашел ее запертой. По отработанной схеме я подпрыгнул вверх и повис на ручке, опуская ее вниз. Тим надавил на дверь — и вот мы в большой комнате, уставленной книжными шкафами в потолок.

Посередине стоял огромный деревянный стол, как из музея, по комнате были расставлены такие же великолепные мастерской работы стулья. Тимофей остался сторожить призрака, принюхиваясь. Я же лихорадочно носился по комнате, пытаясь наткнуться на что-то интересное. Кошачий мозг с трудом воспринимал текст, и приходилось напрягаться изо всех сил, дабы хоть что-то понять.

К книгам я не стал пока сильно присматриваться — все равно много мы не утащим, даже несмотря на то, что Генка придумал переноску, которая сейчас была прикреплена к Тимофею. Поэтому, аккуратно передвигаясь по столу, я осматривал бумаги, разбросанные на нем. Увидев смутно знакомые символы, подозвал Тиму по-кошачьи, еще и в нетерпении призывно помахав лапой.

Кот запрыгнул на стол и улегся на пузо. Я стал запихивать папку с символами в импровизированный рюкзак, проклиная свои нынешние лапы, не способные на мелкую работу. Было бы легче, превратись я в человека, но проблема была в том, что обратно я бы не смог обратиться — не хватало навыка. Нужно было ждать как минимум несколько часов, и только потом пробовать.

Так что приходилось изгаляться, как есть. Захватив еще какую-то папку с изображением дерева на обложке, я понял, что пора уходить. Больше всё равно Тимофей не унесет, и оставалось надеяться, что я выбрал не очередную переписку про очистку улиц от навоза или споры о выделении денег на ремонт перевоза через Смоква-реку.

Стал застегивать кнопку, которая должна была не дать вывалиться бумагам из кошачьего рюкзака. Как назло, она никак не давалась, и я промучился с ней минуты три, пока наконец, извернувшись не справился. Показав, что мы уходим и что Тима должен бежать впереди, я проследовал за ним в соседний зал.

И вдруг Тимофей зашипел, и я, не удержавшись, повторил вслед за ним. Я толкнул его под стол и набросился, закрывая ему пасть, сам против воли едва не шипя. Чувство призрака не уходило, Константин Бергути был совсем рядом, и возможно, уже заметил незакрытую дверь.

Но вдруг я услышал глухие удары: кто-то долбился в закрытую дверь. Молодцы, это ребята отвлекали призрака, как мы и оговаривали. Решил рискнуть, вернулся в кабинет с книгами, и с размаху мотнул дверь, отчего она, закрываясь, чуть не прижала меня, прошмыгнувшего обратно. После этого, уже не останавливаясь, мы рванули на кухню, там на стол, потом на окно.

Не рассчитав свои габариты и вес с грузом на спине, Тимофей зацепился рюкзаком за верх форточного проема и с громким мявком провалился между окнами. Хотел бы я сказать, что еще никогда я не был так близок к провалу, но это будет враньем — в доме Юхневича провал вышел полный и всеобъемлющий.

Кот перевернулся и пытался запрыгнуть наверх, но, будучи зажатым между стеклами, не мог нормально оттолкнуться и выбраться. Я запрыгнул в проем форточки, и совсем не по-кошачьи повис на локтях передних лап на раме, сам свесившись телом между рамами. Тиму не надо было двух приглашений и, царапая меня, он взобрался вверх, как по дереву.

Еле сдерживаясь, что не заматериться по-кошачьи на всю улицу, я рванул вслед за ним. Яблоня, прыжок вниз, и вот я уже на земле встречаю замешкавшегося кота — всё же для него спуск сложен, в отличие от меня. Наконец, кот соскочил, и мне пришлось броситься на него, чтобы он не выбежал на открытое пространство двора, где нас мог увидеть призрак. Как мог по-кошачьи объяснил ему, что надо действовать медленнее и аккуратнее.

Из-за угла по-прежнему доносились стук в дверь и крики друзей. Взглянув на забор, решил, что можно попробовать уйти через соседний участок. Собаки там тоже не было, как и у бабы Нюры, что было удивительно для Ломокны, но нам играло на руку. Так и сделали, и дальше было делом техники добежать до заброшенного сада, где я скинул свою одежду.

Обратная трансформация, боль от выкручиваемых костей и мышц — и вот я уже держу на руках перепуганного, но с честью выдержавшего все приключения кота. Снял с него рюкзак, накормил заранее заготовленной вкусняшкой — и без сил развалился, глядя сквозь сладко пахнущий яблоневый свет на растущий месяц. Вскоре пришли друзья и нашли меня без сил, прижимающего к груди добычу.

— Поцарапался мальца, — сказал я, и Шамон, сосредоточившись, медленно провел руками над царапинами, оставленными Тимой, отчего те вспыхнули болью и исчезли.

— Ну, что там?! — конечно, это был Генка, и я молча протянул кошачий рюкзак, который так и не нашлось сил открыть.

Все уселись на