Он встал.

Ночь на дворе. Ночь – его время.

Зима.

Холод отрезвляет и возвращает мыслям ясность, хотя голова и так ясна. Понятно все… почти все, а оставшиеся мелочи Далматов выяснит.

Он укрыл Саломею одеялом и поднялся.

Переоделся. Открыл кофр, выбрал из дюжины склянок две. Если повезет, этого хватит… если не повезет, Далматов найдет иной способ получить информацию.

Варвара сидела в баре.

Пила.

И была еще не пьяной, но уже достаточно пьяненькой, чтобы бармен поглядывал на нее с плохо скрытым раздражением.

– А! Молодожен счастливый! – Варвара говорила громко, и люди, которых в баре было немного, оглянулись. – Иди сюда! Эй ты, налей… давай, давай… он заплатит.

– Может, вам уже достаточно? – осторожно поинтересовался бармен.

– Я сама знаю, когда мне достаточно! И вообще не занудствуй. Илюшка, скажи, чтобы он не занудствовал. – Варвара надула губки.

– Налей, – велел Далматов. – Я пригляжу.

– Он приглядит… садись… ближе садись, я ведь не кусаюсь… – Она похлопала по соседнему стулу. – Или, может, в номер пойдем?

– Обязательно пойдем. – Далматов сел.

От Варвары несло спиртным, сигаретами, потом, духами. Смесь вышла ядреной, и Далматов поморщился.

– Не нравлюсь? – Варвара надулась еще больше.

– Не нравишься.

– И зачем тогда пришел?

– Присмотреть, чтобы глупостей не натворила. Мне минералку. Без газа.

– Скучная ты личность, Илюшка. – Получив коктейль, Варвара подобрела. Она тянула его через соломинку, глядя на Далматова поверх бокала, и наверное, самой ей собственный взгляд казался весьма загадочным, но на деле она была обыкновенной нетрезвой девицей. – Минералочку пьешь, жене верность хранишь… хранишь ведь?

– Храню.

– Еще скажи, что любишь.

– Почему нет.

– Потому что ты, Илюшка, на любовь не способный… прямо как я…

– А ты, значит, не способна…

– Ну… – Варвара томно прищурилась и провела пальчиком по шее. – Не здесь же нам о любви говорить, верно?

– К тебе?

– Ко мне… только… – Она подняла опустевший бокал. – Задушевные беседы и без выпивки…

– Непорядок, – согласился Далматов. – Что будешь?

– Все буду. – Варвара облизала губы. – На твой вкус…

Полбутылки вина.

Открытой.

И два бокала.

Варвара сползает с высокого стула и нетвердой походкой, вихляя задом, идет к выходу. Далматов за ней.

Лифт.

И попытка поцелуя, от которого получается увернуться, мокрые Варварины губы оставляют след на щеке.

– Упрямый ты… все одно моим будешь.

– Почему?

– Потому что я так хочу…

Она обнимает, повисает на шее, дышит горячо, вызывая одно желание – оттолкнуть. Далматов ненавидит пьяных женщин, но эта… эта нужна.

Пока. Ее номер этажом ниже. И по-своему неплох, только окна закрыты и в комнате невыносимо душно. Варвара падает на кровать и задирает ногу.

– Снимешь?

Туфелька на платформе, каблук-шпилька, чулочки в сеточку, верно, надетые для пущей соблазнительности.

– Нет.

– Илюша…

Вино. Бокалы. И Варвара садится, принимает свой, нюхает капризно.

– Не хочу.

– Пей. – Далматов перехватывает ее белую шейку, такую тонкую, сожми чуть сильней, и хрустнет. Глядишь, когда хрустнет, всем станет легче. Но убивать нельзя.

– Или что? – Она не боится, смотрит снизу вверх, губы облизывает.

– Или я сам волью это вино тебе в глотку.

– Злой…

– Уже говорила.

Она пьет медленно, дразня.

– И что теперь? – Допив, протягивает Далматову бокал. – Я умру в страшных муках?

– Когда-нибудь – несомненно умрешь. Про муки не знаю…

Далматов отпустил ее и руки вытер гостиничным полотенцем.

– Когда закончится это дело, ты исчезнешь. Забудешь про Саломею…

– Иначе что?

– Иначе ты и вправду умрешь в страшных муках.

Варвара хихикнула, то ли она была слишком пьяна, чтобы понять, то ли слишком глупа, чтобы принять угрозу всерьез. Далматову было все равно: он предупредил.

– Охраняешь, Илюшка?

– Охраняю.

– Почему?

– Потому.

Она упала на кровать и руки раскинула.

– Знаешь, на первый взгляд ты нормальным мужиком кажешься… а ведешь себя как влюбленный пацан… может, ты и вправду влюбленный пацан?

– Варенька, если ты хочешь меня разозлить, то зря. – Далматов подвинул стул к кровати. – Давай лучше поговорим.

– О чем?

Она перевернулась на живот и потянулась лениво, по-кошачьи.

Она была хороша и знала об этом. Гордилась. И полагала, будто ничего-то больше от нее не требуется. Наверное, в чем-то была и права.

– Обо всем… например, ты сказала, что любить не способна.

– А что есть любовь? – Варвара легла, положив голову на скрещенные руки.

– Это ты мне расскажи.

– Расскажу… любовь – это зависимость… это когда человек напрочь теряет способность мыслить здраво. Начинает вести себя глупо…

– Как Андрей?

– При чем тут Андрей? – Она покачивала ножкой, с которой медленно сползала туфелька.

– Он ведь был в тебя влюблен… настолько влюблен, что бросил невесту…

Варвара фыркнула:

– Ее он и без меня бросил.

Замечательно.

– Но все равно… женился же… любил… ревновал…

Она закусила губенку, раздумывая, стоит ли довериться Далматову. Ей хотелось говорить, выговориться, похвастать своим умом, который позволил провернуть этакую замечательную аферу. Вот только желание это боролось со страхом.

– Ревновал, – призналась Варвара. – Вообще с катушек слетел! Псих ненормальный! Прикинь… поначалу я решила, что он… ну мужик… а он… тьфу… сынок маменькин. Чуть что, ей звонит, плачется… а она меня не любила! И на мозги ему капала, что, мол, надо развестись…

– А ты была против?

– Не то чтобы против. – Варвара скинула туфельку на пол и вторую отправила следом. – Оно мне по фигу было, только вот… сам посуди. Куда мне деваться-то? К папаше моему, на всю голову ударенному? Квартирка-то Андрюшке принадлежала. И купила ее мамашка до свадьбы, а значит, у меня на квартирку никаких прав. Выставил бы и забыл, как звали…