– Пьяная. И доступная.

– Не для всех.

Варвара села.

– Хочешь моего паучка? Отдам… даром отдам, если проведешь со мной ночь…

Она облизала пухлые губы.

– Ну же… Илюша… я даже поклянусь, что сестрице своей рассказывать не стану…

– Она и без рассказа узнает.

– Этого ты боишься? Брось… у вас с ней нет любви… и быть не может… ты же любить не способен… ты как я, только выгоды и ищешь… мы бы могли подружиться… ей тебя не понять. Она другая… добро там, порядочность? Все это ерундистика… Она тебе скоро надоест. И вообще, тебя к ней тянет только потому, что вы еще не переспали. А трахнешь, сразу все по-другому станет.

Варвара легла на спину, руки запрокинула, сунула в растрепанные волосы. Она выглядела одновременно и притягательной, и отвратительной.

Хотелось отвесить пощечину, крепкую, чтобы остался на белой щеке след, чтобы лопнули губы, кровь потекла. И потом взять Варвару за шею, сдавить и держать, чувствуя, как она бьется в тщетной попытке вырваться. Слушать хрипы.

Позволять вдохнуть.

– Ты… – Варвара откатилась. – Ты… ты ненормальный?

– Неужели? – Голос сел, и желание убить стало почти невыносимым. В конце концов, разве не избавит это от многих проблем?!

Правда, появятся другие, но их Далматов решит.

– Ты себя в зеркале видел?! Ты же форменный псих! – Теперь она испугалась. – Уходи, или я закричу! Я… я…

– Скажешь, что я пытался тебя изнасиловать?

Далматов встал.

И вправду стоило уйти. Не ради нее, но ради себя.

– Над предложением моим подумай.

– П-подумаю. – Варвара сидела, вцепившись в подушку, и смотрела с непритворным ужасом. – Т-ты… она знает, что т-ты…

– Знает, – спокойно ответил Далматов. Отпускало. Желание свернуть этой дурочке шею осталось, но поблекло. – Она меня знает лучше, чем кто бы то ни было.

Дверь закрыл.

Отступил.

Он не сомневался, что Варвара проверит, ушел ли он.

Не прошло и минуты, как дверь ее номера приоткрылась. Варвара выглянула, мазнула рассеянным взглядом по темному коридору и убралась.

Дверь захлопнула и заперла на ключ, вот только не учла, что двери в гостинице были тонкими. И разговоры, особенно те, которые велись на повышенных тонах, были слышны прекрасно.

Наверное, Варваре казалось, что она все правильно делает.

И говорит тихо.

И вообще, не заслужила того, что происходит. Наверное, она понадеялась, что, как и раньше, ей повезет…

Не повезло. Далматов услышал достаточно, чтобы подготовиться.

Звонок раздался утром, когда Саломея сонно ковырялась в омлете. Завтрак подали в номер, и следовало заметить, что завтрак этот был неплохим.

Далматов вот съел с удовольствием.

И кофе выпил.

– Где ты вчера был? – поинтересовалась Саломея, пережевывая несчастный омлет.

– Ревнуешь?

– Волнуюсь. Илья, я… я действительно за тебя волнуюсь, черти бы тебя побрали! Ты же вечно куда-то влипаешь… и всякий раз едва ли не до смерти!

– Кто бы говорил.

– Ну да… – Она крутанула вилку. – Два сапога… но все равно… а если она тебя…

– Очарует?

– Опоит какой-нибудь гадостью, а потом мне скажут, что ты из окна выпрыгнул… или повесился… или еще что-нибудь сделал… или инфаркт приключился… инсульт, аневризма! Не знаю!

Первый семейный скандал обещал быть громким.

– Рыжая. – Далматов протянул чашку с кофе. – Я тебя тоже люблю.

– Что?

От ответа спас телефонный звонок.

– Добрый день. – Саломея прижала трубку плечом. – Да… конечно… понимаю… встретиться?

Далматов молча указал на себя.

– Да, да… наверное… я смогу… сегодня? Единственно, буду не одна… с мужем… нет, он в курсе проблемы. Мы вместе работаем. Да… адрес…

Далматов подсунул салфетку.

– Значит, в одиннадцать… конечно, мы приедем.

Она отключилась и, положив телефон на стол, велела:

– А теперь рассказывай…

Было страшно.

Саломея и раньше боялась за себя, за невозможного этого человека, который до сих пор не проникся серьезностью ситуации и теперь делал вид, будто все замечательно.

По плану.

Он и в номере остался, потому как Варвара наверняка доложит, если вздумается Далматову из номера выйти… лежит, читает какой-то нелепый глянцевый журнал, из тех, которые оставили в номере для благодарных клиентов. Правда, Саломея крепко сомневалась, что Далматова можно назвать благодарным.

– Не могу. – Она вскочила. И вновь села.

Мягкие кресла. Телевизор. Глупая новогодняя передача, которая идет фоном, но все равно безумно мешает.

– Что ты не можешь?

– Сидеть и ждать… и вообще… мы должны заявить в полицию…

– И тогда ничего не получится. Рыжая, ты же сама понимаешь, что у нас на эту парочку ничего нет… потерпи.

Он отложил журнал, встал.

И подошел.

Присел у кресла.

– Уже недолго… пару часов… хочешь, я сделаю так, что ты заснешь?

– И просплю до завтрашнего утра?

– Была такая мысль, – без тени раскаяния признался Далматов. – Но я ее отверг.

– Почему же?

– Потому, что не хочу оставлять тебя без присмотра. Я, может, тоже за тебя беспокоюсь…

Подобное признание дорогого стоило.

– И если хочешь спать…

Спать Саломея не хотела.

– А если не хочешь, – он чувствовал ее, и это было приятно, – можем просто поговорить.

– О чем?

– О чем хочешь…

Щедрое предложение. И грех им не воспользоваться. И наверное, если спросить о личном, он ответит, только это будет как-то… нечестно?

И Саломея молчит.

– Ты настолько нелюбопытна?

– Любопытна. Просто… не знаю, если я начну спрашивать тебя о тебе, то ты или ответишь правду, или солжешь.

– Логично.

– Но я не хочу, чтобы ты лгал. А правда… есть подозрения, что услышу я вовсе не то, что хотела бы.

– Умница, девочка. – Далматов даже по голове ее погладил. – Но если серьезно, то… не такая у меня веселая жизнь была, чтобы о ней рассказывать. Не сегодня. И не сейчас.

– Тогда о чем нам разговаривать?