— Да познаешь ты любовь всевышних богов и их безграничное милосердие…

Щипцы стали медленно погружаться в рот узника.

Сомкнулись на его языке, сдавили, стали вытаскивать.

Глаза мага выкатились от боли.

— Ибо любовь всегда бесконечна, а правосудие всегда мудро.

Длинные ножницы со скрипом вылезли из экстрактора. Тело узника содрогнулось снова. Медленно, ржаво лязгая, сошлись два лезвия, и язык колдуна, отрезанный почти по самое основание, упал на грязный пол камеры.

Он прыгал и извивался, словно живой.

— Славься, государь-император, наместник вышних богов! — произнес Димитрис.

Ржавые кандалы распались, отпустив пленника.

Колдун упал на колени.

Из его рта струйками лилась кровь.

С глухим звоном заговоренные цепи втянулись обратно в стену.

— Все, — произнес Димитрис. — Теперь он никому не опасен.

Дознаватель тяжело выдохнул.

Он боялся черного колдуна и того, что чародей мог сказать.

— Хорошая работа, лорд Мортерн, — произнес Боррояр. — Я уверен, что вас ждет блестящая карьера при дворе государя-императора…

Чародей поднялся.

Он метнулся к решетке и начал ее трясти.

Рот черномага широко распахнулся. Ни один звук не вырвался из горла, но в ту же секунду Димитрис с ужасом понял, что стоит на краю окопа, и крики боя раздаются со всех сторон.

Алые сапоги тонули в мокрой траве.

Сотни, тысячи бойцов императора, с бердышами и колдовскими мечами, замерли, ожидая приказа. Ужас и обреченность застыли на их измученных лицах.

Все понимали, что не вернутся живыми.

Многие были ранены, кто-то без глаза, другой без одной руки. Только безумец мог бы послать их в бой.

Глядя в окоп, Димитрис внезапно понял, что у большинства нет оружия; на один бердыш приходилось три, а то и четыре гнилые палки с кое-как привязанными камнями.

Волшебные мечи давно утратили астральный заряд и обратились в оплавленные куски металла.

— В атаку! — пронесся голос. — За императора!

В глазах солдат застыла тупая, бессмысленная решимость.

«Зачем? — в диком отчаянии подумал Димитрис. — Зачем они идут в бой, если знают, что там их ждет только смерть?»

— Слава государю-императору! — гаркнули сотни, тысячи глоток.

Люди бросились в бой, они бежали по вытоптанному полю, и жуткие, омерзительные твари вставали на их пути.

Мало кто успевал замахнуться палкой, острые когти пронзали солдатам грудь, разрывали им животы и крушили головы.

У каждого монстра было по сотне рук, растущих одна из другой, словно ветви кустов. В центре переплетения распахивался огромный, зубастый рот, и ядовитая слизь текла с раздвоенных языков.

По небу носились хищные птицы с кожистыми крылами и длинными тяжелыми клювами; они падали на солдат, одним ударом пробивая и шлем, и череп; а дальше, за чередой сторуких, виднелись люди-драконы, творящие черные, смертельные заклинания, и огонь вырывался из их разверзшихся пастей.

— Нет! — закричал Димитрис.

В ужасе он кинулся прочь, подальше от поля боя, споткнулся на краю окопа, упал и только в тот момент понял, что на бегу со всей силы врезался в стену острога.

Кровь хлынула из разбитого носа юноши, и острая боль внезапно отрезвила его. Жуткое видение сгинуло, он вновь стоял в коридоре тюремного подземелья, и черномаг смотрел на него.

— Громы Перуна, — пробормотал Димитрис.

Боррояр скорчился на полу.

Его сложно было узнать. Лицо стало бледным, перекосилось, и гримаса безотчетного ужаса застыла на нем.

Димитрис вдруг понял — то, что для него было только жутким видением, кошмаром наяву, Боррояру стало ожившим воспоминанием.

Он сам стоял в том окопе, сам вел людей в атаку и видел, как солдаты умирали.

— Нет, — прошептал боярин. — Нет, только не это.

Черный амулет в его руке треснул и раскололся.

Свирфнебблин скорчился около Боррояра.

Лицо тюремщика обратилось в белую, безумную маску. Он творил защитные заклинания и что-то шептал на своем древнем наречии.

— Вы же провели ритуал!

Дознаватель тяжело встал.

Шатаясь, сжав кулаки, он кинулся на Димитриса.

Тот был слишком потрясен, чтобы ответить, и только пожал плечами.

Боль и тоска заклубились в глазах Боррояра.

Он прислонился к мокрой стене, тяжело дыша.

Окровавленный рот волшебника скривился в торжествующей улыбке.

— Что это было? — спросил Димитрис.

— Не важно…

Слова офицера помогли Боррояру прийти в себя.

Он глубоко вздохнул.

— Не важно… — повторил дознаватель. — Прошлое умерло и глубоко похоронено.

Боррояр сглотнул.

Только сейчас он понял, что все еще сжимает в руке изломанный амулет. Медленно разжал пальцы, по ладони струилась кровь.

— Нельзя выкапывать прошлое, — глухо произнес Боррояр.

Потом вдруг наотмашь, сильно, в неизбывной ярости он ударил по решетке своим магическим жезлом.

Черное облако, сверкая златыми искрами, вновь излилось из скипетра и накрыло пленного колдуна; тот глухо закашлялся, исторг болезненный стон и пал на колени.

Боррояр смотрел на него, потом отвернулся.

Вытер лицо ладонью, не замечая, что осколки черного амулета до крови царапают ему кожу.

— Он сможет это сделать завтра, на площади? — спросил дознаватель.

Димитрис пожал плечами.

— Только Карачун знает, чего ждать от черного колдуна.

Улхарь подошел к ним.

В глазах старика застыл беспредельный ужас.

— Лорд Мортерн, — сухо произнес дознаватель. — Извольте проследить, чтобы утром такое не повторилось.

— Сударь? — нахмурился молодой офицер.

— Никто, — продолжал Боррояр, — больше никто не должен увидеть это… это безумие. И вы, естественно, никому не станете об этом рассказывать.

— Да, ваша светлость.

Димитрис посмотрел на свирфнебблина.

— И он тоже никому не расскажет.

— Конечно, никому, — кивнул Боррояр.

Рот Улхаря вдруг распахнулся.

Глаза широко раскрылись.

Кровь из груди струей захлестала на пол, и острое лезвие шпаги блеснуло из сквозной раны.