— Мэри, — с ужасом прошептал Мэтью, опасливо оглядываясь по сторонам, но я не обратила на него внимания.

— Смерть — это не конец, — продолжила я. — После нее наступает другая жизнь, никто не знает точно, где и когда ты родишься вновь, но это обязательно произойдет. Не бойся, Чарли. У тебя еще будет жизнь, но эту ты не вспомнишь.

— Вспомню, — тихо сказал Чарли. — Мам, я такой же как и вы. Я знаю, что я жил раньше.

Глаза Мэтью широко распахнулись и наполнились слезами, а я просто застыла и не могла выдавить ни слова.

— Я буду помнить тебя, папу, Лили и все остальных… Просто мы больше не увидимся.

Я смотрела на сына и словно онемела на несколько мгновений. Как мы с Мэтью могли не заметить этого за двадцать лет? А еще я видела в Чарли себя. Сын словно бы стал воплощением всех тех жизней, в которых я рождалась, но которые мне не позволили прожить. По сути нынешнее воплощение — это самая длинная жизнь и уж точно самая полная, поэтому я так ей дорожу. Вот только если бы у меня была возможность, я бы с радостью поменялась с Чарли местами.

— А сколько раз можно переродиться? — тихо спросил сын, глядя на меня, но ему ответил Мэтью.

— Мы точно не знаем, мама живет в восьмой раз, а я в двадцать третий.

Чарли слегка улыбнулся.

— Как много. У меня это вторая жизнь и я все гадал, будут ли другие.

— Конечно, будут.

— Тогда я спокоен, — Чарли удовлетворенно прикрыл глаза. — А то в этой жизни я успел слишком мало.

Я кивнула и вдруг поняла, что плачу, а потом мне в голову пришла одна идея. Если Чарли еще будет жить, как и мы с Мэтью, то почему бы нам всем не встретиться когда-то в будущем?

— Чарли, — осторожно начала я, оглянувшись и убедившись, что рядом никого нет и нас не подслушают. Почему-то я не могла смотреть на Чарли и опустила глаза, глядя на свои ноги. — Мы с твоим папой придумали план, как встретиться в будущем. Мы договорились каждый год десятого июня приходить на Трафальгарскую площадь. Чтобы нам было легче узнать друг друга в толпе, каждый из нас должен держать в руках книгу Диккенса «Большие надежды». Ты запомнишь, сынок?

Я подождала несколько секунд, но ответа не последовало, и я решила повторить.

— Десятое июня, Трафальгарская площадь, книга Диккенса…

— Мэри, — тихо сказал Мэтью. — Не надо.

Я не обратила на его слова никакого внимания.

— Чарли, ты запомнил?

— Мэри, он уже не слышит тебя.

Я, наконец, перевела взгляд на сына и заметила, что глаза Чарли были широко распахнуты и смотрели прямо перед собой, вот только он уже ничего не мог увидеть.

— Нет, — я не могла поверить, что не успела сказать Чарли самое важное. — Нет, нет, нет. Чарли!

Разумеется, ответа не последовало. До меня постепенно доходило, что это действительно все. Мы с Чарли всегда будем помнить друг о друге, но больше никогда не встретимся, затерявшись во времени и этом огромном мире.

— Я должна ему сказать… Я должна, — обессиленно выдохнула я, когда сильные руки Мэтью обняли меня.

— Нам нужно его отпустить, Мэри.

Я знала, что муж прав, но моих сил было недостаточно для этого.

— Как мы могли все упустить, Мэтью? Почему не придумали план раньше? Почему ничего не заметили? — я разрыдалась, а Мэтью вместо ответа просто гладил меня по голове.

Возможно, прошло несколько минут, а может и несколько часов прежде чем я согласилась покинуть Чарли. В госпиталь привезли новых раненых, и каждая свободная койка была на вес золота. Мэтью отправился работать, но я не могла. Вместо этого я поднялась в нашу комнату и собралась сделать самое сложное: сообщить всей семье, что Чарли больше нет. Я придвинула к себе перо и бумагу и поняла, что не нахожу слов. Несколько минут я тихо проплакала, а затем собралась с силами и написала четыре письма: Артуру, Анне, Лили и Гвен. Запечатывая последнее из них, я вдруг подумала о том, что мы больше никогда не соберемся все вместе в Велчестере и это вызвало новую волну слез и боли. Сейчас я до ужаса хотела домой в то время, когда все еще были живы и мы жили вместе.

Но этого больше никогда не будет. Сегодня умерла еще одна часть моей души.

— Мэри? — Мэтью вернулся за полночь. Должно быть, он валится с ног от усталости. — Ты спишь?

— Нет, — я лежала в темноте, даже не переодевшись и бездумно глядела в потолок. В какой-то момент все эмоции просто выключились, оставив меня в состоянии ступора и оцепенения, чтобы я не сошла с ума от ужаса.

Кровать скрипнула, Мэтью лег рядом и обнял меня одной рукой.

— Нужно написать детям.

— Я уже сделала это, отправила все письма пару часов назад. Не представляю, как они отреагируют, особенно Лили. Они ведь близнецы.

— Я тоже напишу Лили завтра утром, — вдруг сказал Мэтью. — Я должен кое-что сказать ей, уже больше года как должен.

— Ты о чем? — я непонимающе уставилась на мужа.

— Если Лили хочет, она может выйти замуж. Я дам свое согласие.

* * *

Любая война ужасна, но каждая из них рано или поздно заканчивается, и Первая Мировая не стала исключением. В день подписания мирного договора в ноябре 1918 года мы с Мэтью по-прежнему работали в госпитале в Вердене. Мы уже знали, что война вот-вот окончится, но легче не становилось: наш госпиталь был по-прежнему полон раненых солдат, многие из которых останутся калеками на всю жизнь. После смерти Чарли меня замучила жесткая бессонница, которая не прошла полностью даже два с половиной года спустя, и часто лежа в своей кровати после тяжелого дня, будучи не в силах уснуть, я размышляла о том, для чего все это было нужно. Человечество существует уже многие тысячелетия и мне казалось, что люди становятся лучше и разумнее с каждым новым веком, но это жизнь доказала мне, что мы изменились не так уж сильно, если до сих пор развязываем настолько страшные войны. Все чаще я думала о том, что больше не хочу перерождаться в этом мире.

Наверное, я бы сошла с ума за эти четыре года, если бы рядом не было Мэтью. Я не представляла, откуда он берет силы, но за все это время я не слышала от мужа ни единой жалобы. Мэтью просто делал то, что должен был и старался работать