– Ума ни приложу, – пробурчал Люк, но Берт ему не поверил:

– Нет, приятель, все ты понял. Он тоже хочет, чтобы мы вернулись в дом.

– А если это ловушка?

– Несомненно, ловушка. Обязательно! Западня. Волчий капкан. Именно поэтому мы будем непредсказуемы…

– И в дом не пойдем.

– Пойдем, – отрезал Берт. – Но не сразу и не так, как от нас ждут.

Утренний холод драл уши.

На фоне молока, разлитого в воздухе скорым рассветом, дом казался черной обгрызенной дырой на тот свет. Разрушенный фасад пересекали демаркационные линии желтых полицейских струн, дрожащие на ветру. Точно такие же перекрещивались, запрещая проход в «Хозяйственные товары Мо».

Берт хорошо знал этот район:

– У старика бессонница, магазин наверняка открыт с самого утра, если вообще запирался на ночь.

– У нас ни цента, мы вообще-то сбежали из больницы!

– Парень, не думал, что начну этим хвастаться, но у меня ловкие руки.

– Ты обокрал Марту?!

– Всего десятка!

– Перешагнешь через любого ради своей дохлой подружки? – неожиданно Берт стал невыносимо противен Люку, он плюнул ему под ноги и развернулся, кипя намерением уйти. Куда угодно, лишь бы подальше от этого урода.

– Эй! Погляди на меня! – Берт дернул Люка за плечо так, что тот не удержался на ногах и упал на тротуар. – Эй, к тебе обращаюсь!

– Пошел ты! – рявкнул Люк, не поднимаясь с асфальта. – Руки, сука! Убери от меня руки!

Берт отступил на шаг и примирительно зацокал:

– Дело уже за половину. Дом сожрал Шейлу, накормил тебя тараканами и не оставил живого места на теле. – Голос Берта разгонялся и креп. – Боишься? Трусишь? Беги. Ссы до конца жизни. Все равно будешь помнить. Никогда не забудешь, что ушел и не отомстил. Я не отступлю. Или крест, или победа.

– Канистра бензина, – поставил условие Люк, не отпуская Берта взглядом.

– Но сначала мой план, – протянул руку Берт. Люк вцепился ему в запястье и встал на ноги.

Он сжимал в каждой руке по баллону. Еще пара пряталась в рюкзаке за спиной.

Магазин Мо был злостно выпотрошен. Понадобилось полчаса, чтобы отыскать все необходимое. Берт набил две хозяйственные сумки, прежде чем признал, что они готовы.

Люк разложил снаряды под самим Кривым Носом, шагнул к забору и подобрал несколько камней из дыры, проделанной бульдозером. Взвесил баллон и булыжники в ладонях, смерил расстояние до дома и принялся метать их, стараясь попасть в глаза и ноздри, бывшие когда-то вторым этажом.

Дико мерзли руки.

Дыхание висело вокруг головы туманной сферой. Солнце ленилось, утро гнало ночь серой жемчужной дымкой. Люк еще раз прочел этикетку на баллоне и почувствовал, как потянули крючки под кожей, заставляя закинуть руку далеко за плечо. Он скрипнул зубами и попробовал не подчиниться. Но так было не прикольно. План Берта уже захватил его.

– За Берта, – решился Люк. Первая граната легла как надо.

– За меня, – рука сорвалась, баллон пошел низко и звякнул на первом этаже.

– За Шейлу.

В рюкзаке остались один баллон и пара сюрпризов поменьше. Люк затянул пояс и проверил шнурки на ботинках. Сердце съежилось в грецкий орех и стучало едва-едва. Шаги Люка отзывались в ушах оглушительным эхом.

Он выждал пару минут и заспешил вокруг дома вдоль извилистой путеводной трещины. Она не подвела.

Решетка на подвальном окне оказалась погнута и исчезала внутри.

Сумасшедшие ссорились.

Кристина проснулась от криков, и реальность показалась ей настолько острой и абсурдной, что захотелось немедля зарыться в сон, как в сугроб, и если не превратиться в снег, исчезнуть из этого жуткого, невозможного места, то хотя бы выключить звук.

Детская кроватка стояла посреди комнаты с прокаженными обоями. Стены покрывали белесые струпья. Кристину тошнило. Проволока, которой ее примотали к прутьям кроватки, была слишком тонкой и резала запястья. В окно вползло слепое солнце и развернуло серый гобелен утра.

Из смежной комнаты доносилась ожесточенная перебранка.

Судя по всему, делили Кристину.

Слова летели изо рта Шейлы, как отравленные плевки. Чужой язык не помещался во рту куклы. Казалось, она проглотила какую-то мелкую зверушку, мышь или крысу, и ее хвост торчит между губ. Сейчас Шейла не нуждалась в маминой речи и схватила язык карандашами. Тот вырывался, но молчал.

– Немедленно! – требовала Шейла. – Мы должны отвести ее в дом.

– Это опасно.

– Ты не видишь, что я рассыпаюсь?!

– Тебе придется потерпеть. Там только что разыграли партию. На кону приманка и зов. Ты умеешь отличать одно от другого?!

– Мне плевать на мертвых!!! – кричала Шейла.

– Остынь! – напирала Барбара. – Нам нужно затаиться, пока я не почую, что…

– Я заманила девчонку, – звенела в ответ Шейла. – Мы пойдем сейчас!

– Ты – перчатка. Когда нужна, надевают. Захотят – выбросят и не заметят.

– Ты мне никто! Справлюсь без твоей помощи!

– Доплер бы тебе голову оторвал. И это не фигура речи. Кряк – и все!

– Поэтому ты его кинула?

– Смешно ждать благодарности от обувной картонки.

– Помогла – спасибо. Теперь смирись или убирайся.

– Почему ты не боишься…

– Тебя?! Ты же его семени…

– Но не под его рукой.

– Ну и дела! А под чьей, позволь поинтересоваться?

– Мне открыто только чужое.

– Вот и смотри внимательней.

– В доме сейчас опасно. Он слаб. Стены перестали быть крепостью. Любой может войти и убить его!

– Сучка должна умереть, – соврала Шейла. – Стать обедом. И он просит меня поспешить!

– Ты-то вывезешь пару девятимиллиметровых пуль, а девчонка? А я?

«Кому ты нужна?!» – бурлила ярость в штопаном теле, но губы послушно складывали иные слова:

– Почему ты так сказала? Там засада? Полицейские?

– Предполагаю…

– Не надо этого дерьма, просто скажи, что видишь?

– И ты резко станешь воспитанной и милой?

– Милочка, – холодно отрезала Шейла голосом мисс Уайлд. – Вы даже представить себе не можете, насколько мое воспитание опережает ваше.

Кристина в соседней комнате дернулась на мамин голос и на миг поверила, что та жива, каким-то чудом ее притащили сюда, и сейчас она забежит, бросится к ней, распутает руки и уведет, скомкает, закроет эту сказку темной стороны.