нерасторопность! Я вас прошу, Егор Михалыч, напишите, пожалуйста, в нашей книге жалоб и предложений. Все подробно опишите. Мы примем все надлежащие меры. Накажем виновных лиц по все строгости закона. Всенепременно. Вот, напишите сейчас, а я пока пойду и узнаю, как такое вообще могло произойти. Одну минутку.

Старик послушно взял ручку, открыл журнал, перелистнул три страницы и принялся писать. Прилежно и аккуратно. Какой молодец.

Я на цыпочках вышел из кабинета заведующего торговым залом, сжимая злополучную банку в руках, прикрыл дверь и уже здесь рванулся по узком коридору.

Из боковой комнаты, ведущей в помещение для разделки, вышла продавщица Зина с подносом, полным филе трески и чуть не столкнулась со мной. Еле успела увернуться, а я обхватил ее за талию и даже немного за внушительный бюст.

— Витя, что случилось? — ахнула Зина и попыталась освободиться. — Ты чего меня лапаешь, а ну-ка быстро убрал ручонки! Что носишься, как оглашенный? Пожар, что ли?

Я воспользовался тем, что обе руки у симпатичной продавщицы заняты и поцеловал ее в губы. Как бы она не старалась увернуться. Хорошо, что эпоха наказаний за харассмент еще далека отсюда, почему бы не получить все удовольствия сполна.

— Да, Зиночка, да, самый настоящий пожар, — я потряс перед ней банкой с кильками. — Аврал! Поднять всех на палубу!

И помчался дальше, в кабинет директора магазина, Фигурнова Евгения. Зиночка что-то прокричала мне вслед, довольно обидное и колкое.

Чтобы попасть к директору, пришлось выйти в рыбный ресторан, а потом пересечь торговый зал. Здесь, как обычно, толпились посетители. Время уже зимнее, люди стояли в пальто и шубах, терпеливо ждали, пока им поймают рыбу.

Весь магазин набит битком. Я прошел мимо двух мужиков, внимательно разглядывающих статую обнаженной по пояс русалки. Консервную банку, само собой, закрыл.

Вышел из зала через служебный ход, прошел по коридору, вышел в приемную. Секретарша Аллочка сидела на своем месте, полировала ногти венгерской пилочкой, которую я подарил ей неделю назад. Вместе с черной пудреницей из слоновой кости и кисточкой для ресниц.

— У себя? — спросил я, шагнув к дубовой двери с надписью «Директор Фигурнов Евгений Петрович». — Один?

Аллочка мотнула головой и зашипела:

— Стой, нельзя!

Но я уже ворвался к директору. Захлопнул за собой дверь и подскочил к столу.

Фигурнов повернул кресло и посмотрел на меня. Он смотрел по телевизору хоккей, матч между Швецией и Чехословакией, уже подходил к концу первый тайм, счет пятнадцать-тринадцать в пользу Швеции.

— Я же просил не отвлекать меня, — недовольно сказал он.

Директор был высоким человеком около тридцати лет, с большой яйцеобразной головой, наполовину лысой. Одет в светло-коричневые брюки, желтую рубашку, коричневую жилетку и полосатый черно-бордовый галстук.

А поверх еще и белый халат, в нагрудном кармашке которого торчали холщовые перчатки. На груди у него болтались очки в позолоченной оправе на металлической цепочке.

— Пришли из ОБХСС, — сказал я и бросил на стол консервную банку. — И спрашивают, что это такое? Следователь сидит у меня в кабинете. Ждет ответа.

Фигурнов посмотрел на банку, увидел икру и переменился в лице. Недовольство мгновенно слетело, сменилось гримасой отчаяния и ужаса. Слово ОБХСС любого из нас способно оставить с испачканными штанами. Вернее, с джинсами.

— Как ОБХСС? — пролепетал он и затравленно огляделся по сторонам. — Ты сказал, что меня нету?

Я развалился перед ним на мягком металлическом стуле, обитом кожзаменителем из ПВХ. Улыбнулся.

— Ладно, расслабься, Женя. Все в порядке. Это не ОБХСС. А заслуженный пенсионер союзного уровня. Егор Михалыч. Но он принес вот эту банку. Он покупал кильку, а получил икру. И вместо того, чтобы промолчать и взять несказанно свалившееся благо, пришел жаловаться. Хорошо, что к нам. А не в милицию или в минторг. Или в СЭС. Или в ОБХСС.

Фигурнов расслабился. Ослабил узел галстука. Глубоко выдохнул, вытер потное лицо белым платочком с бордовыми краями.

— Ох, Витя, ты меня в могилу сведешь, — пробормотал он. — Разберись с ним. А я тебе потом все объясню.

Я кивнул. Погрозил директору пальцем.

— Выложишь все начистоту, понял? — дождался кивка от Фигурнова и выскочил из кабинета.

Глава 26

К Одиссею

Проклятый, отвратный и гнусный молокосос. Что он себе позволяет?

Каждый раз этот мальчишка выдумывает что-то новое. Вламывается в кабинет, как к себе в уборную. Его надо проучить, и как можно быстрее. И никакие знакомства с Яшковым тут не помогут.

Фигурнов поднялся, поправил галстук и подошел к зеркалу, чтобы проверить, не покрылся ли он красными пятнами. Врачи с детства диагностировали у него эритему, заболевание, когда кожа лица, шеи, плеч и груди неровно краснела на фоне прилива ярких эмоций, например, страха или гнева. Мало того, после этого кожа еще два дня шелушилась и дико чесалась.

Проклятый молокосос. Конечно, все лицо и шея теперь в пятнах.

Когда Орлов сообщил, что приехал ОБХСС, Фигурнов чуть в окно не выпрыгнул от страха. Больше всего на свете он боялся попасть в лапы правоохранительных органов.

Хотя, видит бог, всю жизнь он ходил по краю пропасти. Еще в молодости Фигурнов подделал оценки в школьном аттестате, чтобы поступить в Пермский сельскохозяйственный институт. Все время боялся разоблачения. И потом с облегчением узнал, что архив с его документами сгорел во время пожара.

Потом были другие случаи махинации в работе. Поддельные справки сроков годности муки, замена постельного белья, проданного на рынке на другое, менее качественное, оформление «мертвых душ» на место шофера или повара.

Всякое было. Фигурнов не умел пройти мимо грязных денег. Его привлекал запах вони. Легче отрезать себе нос или кисть, чем отказаться от легких рублей.

Причем, желательно достать их чужими руками. Даже слегка поступиться прибылью.

Следуя этой стратегии, к тридцати трем годам он накопил двести пятьдесят две тысячи рублей. Тратил разумно, без особого шика, но и не бедствовал. Кандидат в члены партии.

Жил холостяком в новеньком семиэтажном доме на Калининском проспекте. Купил новенький белый «ВАЗ-2101 Жигули» 1970 года выпуска. Чтобы подвинуть очередь и там, и там, конечно же, пришлось похлопотать. Это для Фигурнова привычно.

Вроде жизнь налажена. Единственное, что отравляло существование, это отсутствие жены. Фигурнову постоянно пенял инструктор отдела кадров райкома.

Серьезный недостаток. Будущему члены партии нельзя без семьи. Но Фигурнов не просто так не мог сойтись с девушками. Помимо страсти к хоккею и нечистых махинаций, у него была еще одна темная сторона, которую он тщательно скрывал от окружающих. От которой у него и появилась эритема.

Стоя перед зеркалом, Фигурнов подвинулся влево, чтобы свет из большого окна падал на лицо и надавил двумя пальцами на пятно. Краснота исчезла.

Фигурнов убрал пальцы и красное пятно снова появилось на коже. На том