— Я слушаю, говори.

— Теперь половина одиннадцатого, все в доме спят. Если принять меры предосторожности, то никто не будет ничего подозревать! — продолжала девочка, которая принимала все более важный вид по мере того, как открывала задуманный ею план.

— О, что касается слуг, то они не пошевелят и пальцем, если даже и услышат нас: они слишком ленивы и трусливы для этого. Впрочем, все это не мешает нам принять меры предосторожности.

— Так и надо. Дело состоит в том, чтобы все приготовить на случай, если на нас будет нападение.

— Ты права, Люси. Но как мы это сделаем?

— Ты всегда всем затрудняешься, а между тем не может быть ничего проще этого.

— Я не говорю, что совсем не знаю, что делать, я только не знаю всего….

— Нам надо втроем перенести все съестные припасы, одеяла и матрацы в повозки, запрячь лошадей, не забыть взять вино, бисквиты, а также корм для лошадей; наконец, иметь под рукой все необходимое, чтобы быть совсем готовыми к внезапному отъезду, если придется бежать отсюда.

— Понимаю, все это совсем не трудно и можно с этим справиться меньше чем за час.

— Это не все.

— Что же еще?

— Когда все будет готово, мы спрячем свечи, но не будем их тушить, потому что они могут нам пригодиться, и потом будем тайком наблюдать в окна, не покажутся ли разбойники.

— А когда они явятся, я стану стрелять по ним! — живо вскричал Джордж.

— Нет, это только выдаст наше присутствие, а надо, чтобы они как можно дольше не знали, что в этом доме кто-нибудь есть.

— Ты права.

— Ты хорошо меня понял?

— Совершенно!

— Тогда будем спешить. Пойди, разбуди Джемса!

Джордж поднялся и сделал несколько шагов, но потом остановился и быстро вернулся к сестре.

— В чем дело? — спросила та с некоторым нетерпением.

— Ты забыла самое важное! — сказал он.

— Я?

— Да, Люси!

— Что же именно?

— Так как мы не будем сопротивляться…

— Было бы очень неосторожно сопротивляться! — перебила Люси с живостью.

— Это верно, но тогда нам надо устроить баррикаду, чтобы у нас было время убежать, пока разбойники станут ломать двери, которые, к счастью, довольно прочны и займут их надолго.

— Ты прав, Джордж; как я не подумала об этом!

— У тебя явилась прекрасная мысль, сестра, а я только дополняю ее, вот и все! — ответил мальчик самодовольно. — Но если двери будут заставлены баррикадами, как же мы убежим?

— Не беспокойся об этом: я знаю потайной ход, который мне как-то случайно показал папа много времени тому назад; я и не думала тогда, что когда-нибудь он мне пригодится.

— В таком случае, все обстоит великолепно, я сейчас разбужу Джемса и вернусь через шесть минут.

Он вышел из комнаты, счастливый той важной ролью, которую дала ему сестра, и спустя несколько минут вернулся в сопровождении брата, у которого были еще заспанные глаза, потому что он был разбужен слишком быстро и энергично, и во взгляде его стояло выражение удивления и недоумения.

Джемсу было десять лет, но он был высокий и сильный для своего возраста. Это был очень тихий, кроткий, неразговорчивый и застенчивый мальчик. Но под спокойной, почти боязливой внешностью скрывались задатки, которым надо было только окрепнуть, чтобы обратиться в твердость духа и непоколебимое мужество. Сам он, конечно, и не подозревал о своих силах, еще не пробившихся наружу и таившихся пока в глубине его души, где они тихонько росли, чтобы при подходящем случае — как это обыкновенно бывает — сразу заявить о своем существовании. Джемс был очень любящим и ласковым ребенком. Он нежно любил своих родителей, брата и сестер, но питал особенную слабость к Люси: она была его поверенной, его другом; он доверял ей свои детские тайны, и она целовала, одобряла его, утешала, если у него было горе, осушала его слезы добрыми и ласковыми словами, радовалась его радостям и потихоньку наделяла его лакомствами. Правда, Джемс был в большой дружбе и с братом Джорджем, но пылкий и буйный характер последнего представлял резкий контраст с его тихой и вдумчивой натурой. Благодаря этому несходству в отношениях Джемса к брату проглядывало некоторое недоверие и почти боязливое чувство; со своей стороны, Джордж, слишком порывистый и мало проницательный для того, чтобы понять сокровища доброты, даже снисходительности, скрытые под холодной, почти недружелюбной внешностью, объяснявшейся природной робостью его младшего брата, видел в нем ребенка, не способного ни к какой самостоятельной деятельности. Говоря о Джемсе, он принимал всегда снисходительный тон, презрительно сжимая губы и прибавляя непременно, что «ведь он еще совсем маленький!»

Когда Джемс вошел в комнату, Люси поцеловала его, потом в нескольких словах познакомила с положением дел и открыла во всех подробностях задуманный ею план. К большому удивлению Джорджа, Джемс понял с полслова мысль сестры и сразу схватил ее во всех мелочах!

— Ты права, — сказал он с волнением, — мы должны позаботиться о нашей доброй маме. Я тебе помогу, насколько буду в силах. К несчастью только, у меня силы небольшие. Что надо делать? Я готов начать.

— О! — заметил Джордж. — Ты так молод и не силен, что не можешь нам очень-то помочь!

— Как знать? Искреннее желание и мужество чего-нибудь да стоят. Папа часто нам это говорил, и самое лучшее, что я могу сделать, это следовать тому совету, который он нам дал.

— Как хочешь! — ответил Джордж, значительно пожимая плечами.

На самом деле он не понял слов брата и, сказать правду, совершенно искренно считал себя выше Джемса.

— Теперь, когда мы обо всем переговорили и условились относительно плана действий, — сказала Люси, зажигая два фонаря, — не станем терять времени.

Потом она вручила один фонарь Джемсу, прибавив: «Пойдемте все вместе!»

Трое детой вышли из комнаты на цыпочках, чтобы не разбудить никого в доме. Люси замыкала шествие. Из предосторожности, она потушила лампу в гостиной, которая теперь погрузилась во мрак. Таким образом, ничто не выдавало снаружи, что в домике кто-нибудь есть: не видно было никакого света, не слышно ни звука.

Дети принялись за дело. Люси руководила работами с такой уверенностью и так умно, как нельзя было ожидать от ребенка ее возраста, а Джорж и Джемс трудились от души. Трогательно было видеть, с какой охотой, бодростью и старанием работали они все, чтобы хорошенько исполнить трудную задачу, взятую ими на себя из-за любви к матери.

Но трудность дела превышала их слабые силы; часто им приходилось помогать друг другу, соединяясь вместе, чтобы перенести что-нибудь тяжелое или поставить перед входной дверью массивную мебель. Ничто не могло остановить их или отнять у них бодрость, и они трудились без устали, подбодряя друг друга. Самое трудное было устроить баррикады перед дверями и низенькими окнами домика. Всего было две двери и четыре окна. Двери были дубовые, изнутри обитые железными полосками; такими же толстыми железными перекладинами были снабжены и ставни окон. Кроме того, в ставнях имелись узкие отверстия, через которые можно было легко стрелять в случае нападения.