— Если мы будем внимательно следить, нам нетрудно будем судить о положении дел и узнать, когда наступит момент для бегства! — заметил Джемс.

— Само собой разумеется, — ответил Джордж, — иди, Люси, вернись к маме, а мы возвратимся опять на наши наблюдательные посты.

— Хорошо, — сказала Люси, — до свидания!

Она скрылась и, ступая легко, как птичка, стала пробираться в спальню матери. Но, не доходя до этой комнаты, она, к своему крайнему удивлению, неожиданно очутилась в гостиной лицом к лицу с Вильямсом. Люси не могла удержать крика удивления.

Вильямс, одетый в свое дорожное платье, спокойно заряжал пистолет; ружье, уже заряженное, лежало на столе.

— А, деточка, куда ты это бежишь? Я думал, что уж ты давно лежишь в постели и спишь!

Люси покачала своей хорошенькой белокурой головкой, улыбнулась милой улыбкой и проговорила с гордостью:

— Я совсем не ложилась и не спала, крестный папа!

— Так, дитя, но бессонные ночи совсем не для таких маленьких девочек, как ты. Поверь мне и лучше отправляйся спать.

— Крестный папа, — сказала Люси, не отвечая на слова Вильямса, — позвольте мне потушить эту лампу, которую вы зажгли: свет так легко увидеть с дороги. Хотя ставни и закрыты, но достаточно одного лучика, чтобы наше убежище было открыто шпионами скваттеров!

— Честное слово, это верно! — вскричал Вильямс, ударяя себя но лбу. — Но если я потушу лампу, то как же мы будем видеть в темноте?

— Не беспокойся об этом, крестный папа, — сказала девочка, решительно потушив лампу, — с нас будет довольно и моего фонаря.

— Как хочешь, Люси; знаешь, я и не знал, что ты такая осторожная, и искренно выражаю тебе свое приятное удивление по этому поводу.

— О, крестный папа! — сказала грустно Люси. — При тех условиях, в которых мы живем, дети сами учатся рассуждать и поневоле становятся благоразумными, так как этому учат их постоянные опасности.

— Это верно, совершенно верно, — пробормотал Вильямс, качая головой. — Какое печальное существование для бедных детей! Постоянно бояться чего-нибудь, жить под вечным страхом! Это даже не значит жить!

Спохватившись, он проговорил громко:

— Ты, конечно, знаешь, что на плантацию напали разбойники?

— Да, крестный папа.

— И ты не трусишь?

— О, да, очень. Я боюсь за маму, которая так больна!

— И то правда. Лучше ли ей?

— Да, ей нужен только отдых и спокойствие. К несчастью, я боюсь, как бы скваттеры не открыли, где мы скрываемся.

— Этого, конечно, можно опасаться. Что нам тогда делать? Вот вопрос, на который, я думаю, довольно трудно ответить.

— Почему же трудно, крестный папа? — спросила с любопытством Люси.

— По многим причинам, деточка!

— Ну, разберем эти причины, мой добрый крестный папочка! Скажите мне хоть некоторые из них, пожалуйста, я так хочу их знать!

— Ну, ничего не поделаешь, приходится тебе уступить.

— Как и всегда, папочка. Я слушаю!

— Во-первых, я боюсь напугать тебя своими словами.

— Будьте спокойны, меня не легко напугать.

— Представь только, что разбойники открыли этот уединенный домик и начинают его атаковать.

— Одно неизбежно вытекает из другого.

— Что нам остается тогда делать? Каковы наши средства защиты против разбойников? Мои два негра да я — вот и весь отряд, и я подозреваю к тому же, что мои негры отчаянные трусы.

— Я уверена даже в этом, крестный!

— Надо будет постараться как можно скорее спастись бегством, но я не знаю еще, удастся ли это.

— Почему же нет?

— Очень просто, дорогая, потому что твоя мать больна и не может стоять на ногах, а тем более идти в течение нескольких часов. И это еще не все: три или четыре негритянки твоей матери совсем обезумели от страха и не способны помогать нам во время бегства. Наконец, твоя сестра и братья только затруднят наше бегство, потому что не могут перенести утомительной дороги.

— Так вы думаете, крестный…

— Я думаю, что в том положении, в котором мы находимся, самое лучше, что мы можем сделать, — это довериться разбойникам; ведь все-таки это белые как никак, быть может, они еще и не убьют нас.

— Может быть, крестный папа!

— Я знаю, что нельзя быть уверенным в этом! — живо вскричал Вильямс. — Вот почему и дрожу — не за себя, дорогая моя девочка, но за вас, за твою мать, твою сестру, братьев и тебя. Пусть меня убивают — я уже стар, и смерть может явиться ко мне, когда ей угодно, — она не испугает меня.

— А что, мой крестный папа, — произнесла Люся с загадочной улыбкой, — что, если бы у нас была возможность бежать?..

— Я бы не колеблясь воспользовался этой возможностью.

— Правда?

— Черт возьми! Надо быть дураком, чтобы не испытать средства спастись! Но ты понимаешь, что эти средства должны быть верными.

— Я и говорю о таких.

— Но я безумец! Я брежу и ты тоже, деточка! Ведь мы сидим в капкане, из которого нам не удастся выкарабкаться. Надо смириться с этим положением. Это несчастье, я и сам это отлично знаю, но что же делать, если иначе поступить невозможно; лучше уж сейчас же сдаться, это будет самое благоразумное!

— Я не согласна с вами, крестный.

— Да, в самом деле?

— Совсем не согласна.

— А все-таки тебе придется уступить, бедное дитя; я знаю, что ты мужественная девочка и с силой воли, но…

— Крестный папа, с силой воли можно многое сделать.

— Увы! Это прекрасно в теории, но…

— Я не знаю, что вы хотите сказать, но, так как слишком долго объяснять вам то, что думаю, доставьте мне удовольствие и пойдемте со мной.

— Куда это?

— Вы сами увидите.

— Ого! Знаешь, дитя, ты меня интригуешь!

— Подождите, крестный папа, вы собственными глазами увидите сейчас то, что вас интересует.

— Ну что ж, если хочешь, пойдем.

— В добрый час!

Они вышли из гостиной. Люси шла впереди с фонарем в руке. Спустившись с лестницы, девочка остановилась.

— Смотрите сюда! — сказала она.

— А, эта дверь основательно заставлена; ее нелегко будет открыть!

— Не правда ли?

— Конечно. Кому пришла в голову такая прекрасная мысль?

— Я после скажу это вам. Сначала осмотрите окна нижних комнат и эту вторую дверь.

— Но почему же ты не сказала мне этого прежде? Мы тут в настоящей крепости и можем выдержать осаду! — вскричал он в восторге.