ни делал: и раскачивал, и пальцем толкал, об столешницу стукал, — нет, перестали. Ружье разобрал — не стреляло, а собрал — застреляло опять лучше прежнего.

Пальцы Кендыка, до сих пор не умевшие управляться с чернилами и перьями, имели способность возиться с механизмами, и притом с самыми мелкими: с колесиками у часов, с пружинками и курками ружей. Он описывал своему товарищу Михаилу свои изыскания в механике, отчасти далеко на Севере, в полярном Родымске, отчасти в Ленинграде, в ИНСе.

— Кто знает, — опять усомнился Михаил. — В наших рабочих вещах есть духи такие, работники, а это вещи русские, может, и духи русские. К нашим духам русские духи ничем не касаются.

— Какие рабочие вещи? — спросил с удивлением Кендык. — И какие в них духи?

— Ловушки, например, капканы, кляпцы…

— Капканы железные, русские, — объяснял терпеливо Кендык, — они хватают лисицу за лапу, как будто зубами. А кляпцы деревянные, с крепкими зубьями, бьют сверху вниз, как раз по голове. Кусают и ловят, бьют и убивают. Для чего еще духи?

— Ну, в лодке, например, — настаивал лопарь.

— Лодки тоже бывают разные, — возражал Кендык, — русские вельботы килевые и наши плоскодонки. Те и другие работал человек, а зачем еще духи?

— Вот видишь, я тебе скажу, — начал Михаил. — Товарищ рассказывал, приезжий с морских островов. Черный такой, алеут, говорят. Кругом островов — море, бурное такое, пристаней мало, и не лодки у них, челноки легкие, обтянутые кожей. Кожанку наденет и в лодку залезет, как будто в корзину, по ободу обвяжется ремнем и выходит вроде пузыря, потом выгребает в открытое море, как будто гагара. Вот было раз: выгребли двое — двоюродные братья, у каждого челнок. Стали тюленей гарпунить. Левый — одного, а правый — другого. И опять: левый — одного, а правый — другого. Ветер, погода, чуть весла из рук не вырывает, а они не замечают, колют тюленей, и только. Вот вырос ветер. Был сначала как маленький мальчик, а потом стал подросток, а там сделался крепкий и грозный охотник. И охотится ветер вовсе не на тюленей, охотится ветер на людей, на бойких охотников, братьев-алеутов. Алеуты — на тюленей, а ветер — на самих алеутов. Вот стал их осиливать ветер, рвет кожанку с плеч. Распоролись передние полы, захлестывает в обод челнока соленая вода, погибают охотники. Тут бросили тюленей и взмолились алеуты. Взмолились не ветру, не солнцу, собственным челнокам взмолились: «Выручите из беды!» Один говорит своему челноку: «Брат, спаси меня. Зачем на погибель отдаешь?» И челнок отвечает: «Правда, воистину, брат и товарищ по жене. Когда ты прощался с женой и брал ее мягкие руки, потом надевал рукавицы и шел ко мне, тогда ты снимал рукавицы и теплыми руками хватался за борта мои. Итак, мы делили по-братски единственную радость от нашей подруги-жены. Ты верный товарищ, и я спасу тебя».

Тут и другой алеут взмолился челноку: «Брат, спаси меня. Зачем на погибель отдаешь?» А челнок отвечает: «Нет, я не брат тебе. Братниной части не имею и доли не имею. Когда ты прощался с женой и брал ее мягкие руки, потом надевал рукавицы и когда приходил, хватался рукавицами за мой твердый борт, и я от тебя ничего не получал: ни ласки, ни привета. Ты злой брат, я не спасу тебя».

— Занятная сказка, — сказал снисходительно Кендык, — а что из того?

— А то из того, — ответил Михаил, — что духи не только запрятаны в лодках, в челноках, сами челноки тоже такие духи.

Кендык усмехнулся опять:

— Ну, давай пересчитывать наши рабочие вещи — ножик, топор, строгальный ножик, скребок, скобель, большое сверло, малое сверло, — есть духи в них?

— Не знаю, есть, нет…

— Теперь русские рабочие вещи: в них есть духи?

Михаил развел руками:

— Есть, должно быть, особенные духи, русские, они к нашим не касаются. Живут себе рядом, друг друга не знают.

— Ну, давай пересчитывать дальше: громкоговоритель, например, радио, кино.

— Кино… знаю, — отозвался лопарь, — мелькающие тени.

— Двигатель на лодке, паровоз на железной дороге. Все это с духами, или так себе, пусто?

— С духами, наверно, — сказал Михаил неуверенно.

— Пустяки, — отозвался Кендык. — У русских инструменты есть и ловкие руки. Не духи сделали. Сделали русские руки.

— Я не понимаю, — сказал Михаил беспомощно.

— Как не понимаешь?.. Сделали на русаком заводе русские рабочие. Рабочие знают, как делать, они всемогущи.

— Ну а амулеты? — спрашивал лопарь. — Когда я уезжал, мама надела мне на шею вот эту ладанку. Кто знает, что в ней. Должно быть, «хранилка».

— А ну, покажи, какая хранилка, из чего, для чего? Доставай амулет.

Лопарь довольно неохотно, не спеша, вытащил из-за пазухи черную, засаленную ладанку, растянул шнурки и вынул белую косточку. То был медвежий зуб, выточенный в виде человеческой фигуры.

— Вот мой защитник, — сказал лопарь храбро, но вместе с тем смущенно.

Кендык покачал головой.

— Ты такой крупный, он такой мелкий, — сказал он. — Как может мертвая косточка защищать такого долговязого, большого человека? Малое не может защитить большое. Скорее настоящий человек защитит эту малую белую беспомощную косточку.

— Нет, все-таки я не знаю, — уклонился лопарь.

— Ну а в спирту, например, или в водке есть духи? — насмехался Кендык. — А ежели есть, то какие? Русские? Наши?

— Русские, конечно! — крикнул неожиданно синелицый ненец, поднимая с подушки свою отяжелевшую голову — Водка страшнее заразы. Русские торговцы заразою нас убивают, а добро детям оставляют. А вот спиртовозы сначала обирают, а потом убивают, и так оберут, что не то что детям, покойника не на что похоронить.

Кендыка странно задел этот грубый разговор о спиртовозах и водке.

— Полно молоть. Сами выпиваем. Русских грабителей вини, да и себя не обходи… Нет, лучше вы скажите про летучее судно, — начал он опять, возвращаясь к прежней теме о русских механических новинках. Ибо летучее судно — железная птица — его занимало больше, чем все остальное. — Что в нем?

— Я вам скажу, — отвечал синелицый ненец. — По-нашему, какая ни бывает рабочая вещь, кто ее ни делал, наши или русские, а все-таки что-нибудь есть: не духи, так другая чертовщинка. У нас, например, что бы ни купили у русских — моторную лодку, винтовку, — непременно в середку привяжут ремешок, на ремешке что-нибудь мелкое: зубок или буса, или кисточка. Это выходит амулет, маленький хранитель. Без этого ружье не стреляет и лодка не ходит. Стало быть, к русскому духу наши прилаживают свой собственный костяной талисман.

Кендык покачал головой.

— На что бы к большому прилаживать малое? — повторил он все с тем же упорством.

Через две пятидневки поправился Кендык.